Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь

Миллер-младший Уолтер Майкл

Когда вы понимаете, что согрешили, и раскаиваетесь в грехе, не испытывайте желания стать безгрешным. Вместо этого желайте, чтобы Бог в своей неизреченной мудрости обратил ваш грех в добродетель, ибо грех ваш есмь часть Его, о чем гласит история творения мира. И старание отвергнуть грех есть сопротивление Его воле.

Амен об истине:

– Истина, почтенные лорды, – это размытое и непонятное, еле различимое слово в Его мире.

Амен, повторяясь, упомянул о месте человека в Божьем мире:

– Неужто вы не знаете, что Иисус Христос одинок во вселенной и не имеет друзей? Неужели вы не знаете, что земля во всей своей полноте принадлежит Творцу? И что же это значит, почтенные лорды, кроме того, что и у лисы есть своя нора, а Сыну Человеческому негде преклонить голову? И ему часто приходится спать под мостами. Что есть Бог, которого вы пытаетесь мысленно представить себе, и что есть Сын Божий, перед которым

вы предстаете? Он, кто столь близок к Богу, несет в себе опасность. От него исходит такое озарение, что за ним может последовать слепота. Это сияние слишком ярко для ваших глаз, и вы никогда больше не увидите Бога.

Амен, полный возбуждения, – о мужчинах, женщинах и о Троице:

– Бог живет в каждом из своих сыновей или дочерей, – он кивнул в сторону аббатиссы-кардинала. – Вы знаете, что трон его жарче, чем адское пламя. Даже дьявол не мог бы усидеть на нем. Но вы можете. И я могу. Ибо мы покоимся на Его коленях и знаем, что такое Божественность – изнутри. Бог – это само солнце и даже больше оного, и я сам больше самого себя. И Иисус – это я. И Святой Дух – это я. И Дева, о Господи, – это тоже я. Как затруднительно говорить о Боге в третьем лице!

В продолжение своих слов он широко раскинул руки, как бы в объятии, и Чернозуб опознал в этом жесте один из догматов старой северо-западной ереси, но большая часть аудитории была в таком сонном состоянии, что была не в силах определить его.

– А откуда взялись Троица и Дева? Невыразимая Божественная сущность зевнула – и они возникли. Дева – это утробное молчание, в которой прозвучало Слово, произнесенное Отцом через порожденное им Святое Дыхание, и в начале возникла плоть из ее плоти. До творения Бог не был Богом. Тем не менее утверждения эти ложны, почтенные господа. Упоминания эти – ложь. Божественность? Называть ее или даже представлять себе – это значит полностью не понимать то, что в ней заключено. И тем не менее мы стремимся к единению с этой конечной Божественной сущностью. В этом единении душа предстает стеклом или каплей воды, сливающейся с огромным океаном. Ее индивидуальность растворяется, подобно стакану воды, в индивидуальности океана. Но ничего не исчезает. И не возникает. Все возвращается к себе.

И опасение страха смерти суть грех, – словно по размышлении добавил он.

Брат Чернозуб давно понял, что аудитория была сразу же захвачена его благочестивым возбуждением, и перестал вслушиваться в слова. Этот человек был для него неповторим. Он мог быть самим собой перед толпой, которая подчинялась силе его духа. Но после нескольких часов его вещания кардиналы стали поворачиваться друг к другу и даже вставать и бесшумно выскальзывать из тронного зала, чтобы пошептаться.

И уже наступало следующее утро, когда Спеклберд наконец благословил своих невнимательных слушателей и сел. Он говорил всю ночь. Это было первое из последовавших чудес папы. Он говорил семнадцать часов, не взяв в руки стакана воды и не охрипнув. Он говорил с ними, перебарывая усталость. Только его друг кардинал Коричневый Пони смог произнести «Аминь!», когда лучи утреннего солнца пробились сквозь окна с восточной стороны, – но только потому, что мало кто дослушал до конца, а среди них была лишь горсточка внимательных слушателей. Многие спали. Другие читали требник, обсуждали политически важные проблемы, бродя из зала в зал; сидящие епископы с невинным, как у девушки по утрам, видом перешептывались и пересмеивались с соседями. Когда в завершение речи Коричневый Пони сказал «Аминь», Спеклберд снова поднялся и переспросил: «Да?» – и тут стали подниматься внимательные слушатели, с таким глубоким чувством говоря «Аминь!», что и остальные поддались ему, и в зале раздался хор виноватых и смущенных голосов.

Вот как все это на самом деле выглядело. Речь еще не стала знаменитой. Как и у многих великих ораторов в человеческой истории, выступление Спеклберда скорее смутило конклав, который, несмотря на столь странную проповедь, в конечном итоге, отчаявшись, выбрал его. И лишь значительно позже его слова обрели вторую жизнь, когда люди, задумчиво перечитывая отдельные записанные куски и обрывочные заметки, то поносили его за гнусную ересь, то воспринимали их как результат Божественного вдохновения, новые откровения. Но для Коричневого Пони и всех, кто хорошо знал отшельника, словоизвержение Амена Спеклберда было подобно щебетанию птиц, которые на любом языке произносят предельно простые слова типа «Боб Уайт» или «Пасха». И каждый слушатель вкладывает в них свой смысл.

Они избрали старика этим же утром, еще до того, как толпа снова принялась швырять камни в двери дворца. Кардинал Ри лежал покойником на своем ложе. Отто э'Нотто спятил и шатался, подобно лунатику. Из всех коридоров и закоулков дворца несло рвотой и испражнениями. Более двадцати

пяти кардиналов свалились, сраженные болезнями. К полудню они единогласно избрали Амсна.

К удивлению многих, в том числе и Чернозуба, старик сразу же произнес «Accepto» [17] и, выбирая титулование папы, к неудовольствию многих назвал себя своим собственным именем. Папа Амен. Он нарушил едва ли не самую древнюю традицию.

17

«Принимаю» (лат.).

Конечно, избранию предшествовали кое-какие слабые протесты.

– Он сказал, что помазанники прямиком шествуют в ад! – жаловался аббату кардинал с юго-востока.

– Из могилы они снисходят в ад, – уточнил Джарад. – И если на третий день восстают из мертвых, то возносятся на небо. Вполне ортодоксальная точка зрения.

– Чтобы с ним это случилось! И слова Бога он называл отвратительными.

– Оговорка, – объяснил Коричневый Пони. – Он имел в виду – восхитительные.

– «Неясные и отвратительные» – вот что он сказал. Атрибуты зла. А змея – самое невинное животное. Именование Бога – Сатана?

– Бросьте, бросьте! – сказал аббат. – Думаю, вы не расслышали его. Versum subtile atque infandum [18] . Это означает, что слова хорошо подобраны, но в них трудно разобраться. Даже изящны, но непроизносимы. Истина столь неуловима, что ее трудно выразить словами. Это молчание Христа. И когда мы говорим об этом, то возводим руки к небу.

В конечном итоге конклав пришел к единодушному решению. Если и есть человек, который может вернуться в Новый Рим главой Церкви, взять на себя роль первосвященника Петра, ничего не боясь и не идя ни на какие компромиссы, этим человеком в самом деле может быть только Амен (кардинал in pectore папы Линуса VII, во что многие уже были склонны верить) Спеклберд. Но в том, как конклав наконец избрал его, сказывались и компромиссы, и страх; даже конклависты кардинала Бенефеза получили право голосовать, что было противозаконно, так как в силу своего отсутствия он не смог лично дать им указания. И к последовавшему огорчению они голосовали за худого отшельника с возбужденным взглядом.

18

Оборот изысканный и непередаваемый (лат.).

– Gaudium magnum do vobis. Habemus Papam. Sancte Spiritu violente, Amen Cardinal Specllebird. [19]

Рев толпы покрыл окончание завершающей фразы, и конклав продолжил свою работу. Теперь кардиналы, представая перед новым папой, целовали его туфлю, а он обнимал их уже как наследник ключей святого Петра, как наследник – если Коричневый Пони в роли юриста оказался прав – обоих мечей святого Петра, что означало и духовную, и земную власть, причем последняя подчинялась первой. Коричневый Пони, выступая как юрист, знающий об истории канонических законов и установлений папства больше, чем кто-либо иной за пределами аббатства Лейбовица, к разочарования прислужников отсутствовавшего архиепископа Тексаркского во время конклава небрежно поведал его участникам о древней «теории двух мечей». Он процитировал слова из древней буллы: «Итак, всякий, претендующий на спасение, должен быть вассалом римского понтифика». По словам Коричневого Пони, этот декрет никогда не был особенно известен – он предназначался главным образом для монархов, обыкновенных и из Кочевников, а также Ханнеганов и Цезарей, но он требовал проверки несгибаемости в вопросах веры и подкреплялся угрозой такого наказания, как потеря надежды на спасение. И если еще недавно выборщики, близкие Тексарку, боялись увидеть Коричневого Пони в роли папы, то теперь их опасения уступили место страху перед ним, как перед серым кардиналом. Всем было хорошо известно, что кардинал был покровителем отшельника, поддерживал с ним дружбу и пытался восстановить его репутацию в глазах папы Линуса VII. Казалось, что это были совершенно безобидные отношения между богатым и благородным церковником и скромным святым отшельником. С циничной точки зрения, если кто-то из них оступался, то всегда мог рассчитывать на поддержку другого. Но Коричневый Пони и Спеклберд, хотя и придерживались диаметрально противоположных воззрений, по всей видимости, были искренне привязаны друг к другу. И теперь их дружба стала предметом всеобщего беспокойства.

19

Великую радость даю вам. У нас есть папа. Силою Святого Духа кардинал Амен Спеклберд (лат.).