Святой против Льва. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой: история одной вражды
Шрифт:
Но это очень зыбкое предположение. Такой ответ вряд ли успокоил бы осторожного и мнительного Победоносцева. Указание в записке секретарю на «точное исследование» говорит о том, что он отнесся к публикации со всей возможной серьезностью и провел расследование.
Из этой записки также следует другой несомненный факт, а именно: непосредственное начальство отца Иоанна в лице настоятеля собора Трачевского было крайне недовольно появлением «Заявления». Это лишний раз свидетельствует о тех трениях, которые происходили между отцом Иоанном и настоятелем собора.
3 января 1884 года Ненарокомов посылает Трачевскому письмо:
«Конфиденциально.
Ваше
Вам, без сомнения, известно, что в газете «Новое Время» появилась публикация с выражением благодарности Протоиерею Кронштадтского Андреевского Собора Иоанну Сергиеву нескольких лиц, получивших исцеление от разных недугов по молитвам Сергиева.
Публикация эта, как неуместная, не могла не обратить на себя внимание со стороны духовного начальства. Но по точном дознании, проведенном по распоряжению Господина Обер-Прокурора Святейшего Синода, Его Превосходительство вполне убедился, что сам о. Иоанн нисколько не участвовал в составлении означенной публикации и даже не знал о ней и что она сделана по неведению неблагоприятных последствий простыми людьми, искренне желавшими засвидетельствовать чтимому ими протоиерею Сергиеву свою благодарность.
По поручению Господина Обер-Прокурора долгом поставляю сообщить Вам, Ваше Высокопреподобие, с тою целию, чтобы предупредить возможность каких-либо неприятностей и тревог о. Иоанна по поводу означенной публикации.
Незадолго до этого в скандал вокруг публикации вмешивается также начальник Главного управления по делам печати Е.М.Феоктистов. Он пишет Победоносцеву:
«Милостивый Государь, Константин Петрович.
Очень благодарю Ваше Превосходительство за то, что Вы дали мне возможность ознакомиться с прилагаемой запиской (текст записки неизвестен. – П.Б.). Это весьма трогательная история, и дай Бог, чтобы было у нас побольше таких священнослужителей. Я написал генералу Грессеру, чтобы он оставил дело без последствий».
Генерал-адъютант П.А.Грессер в то время был градоначальником Петербурга. Таким образом, в «дело» о кронштадтском батюшке были вовлечены три высоких государственных лица: обер-прокурор, главный цензор и столичный градоначальник. Это означало, что письмо в газету оказалось настоящей бомбой, которая при ином отношении к ней высших должностных лиц могла бы грозить отцу Иоанну довольно серьезными неприятностями. Но руководство по неизвестной нам причине делает выбор в пользу кронштадтского священника. С этого момента его положение в Кронштадте становится прочным как никогда.
Показательно при этом, что хотя появление письма руководством явно воспринимается отрицательно, тем не менее от священника не требуют ни опровержения, ни какого-то публичного разъяснения по этому поводу. Больше того, Феоктистов называет эту историю «трогательной», а Победоносцев вдруг проявляет отеческую заботу о том, чтобы отца Иоанна не стали преследовать в Кронштадте. И это тот же Победоносцев, который два года назад отказался передавать письмо Льва Толстого Александру III с просьбой помиловать цареубийц, еще и ответив знаменитому писателю весьма жестким по тональности письмом: «…Прочитав письмо Ваше, я увидел, что Ваша вера одна, а моя и церковная другая, и что наш Христос – не Ваш Христос. Своего я знаю мужем силы и истины, исцеляющим расслабленных, а в Вашем показались
В то же время почти невозможно заподозрить Победоносцева в искренней вере в «чудеса» обычного кронштадтского священника, в то, что он в буквальном смысле «исцелял расслабленных», как Христос. Для этого обер-прокурор был слишком недоверчив. Он отрицательно относился ко всяким проявлениям самодеятельности со стороны священства.
«Есть что-то призрачное и загадочное во всем духовном облике Победоносцева… – писал Георгий Флоровский. – Он был очень скрытен, в словах и в действиях, и в его “пергаментных речах” было трудно расслышать его подлинный голос. Он всегда говорил точно за кого-то другого, укрывался в условном благозвучии и благообразии очень и очень размеренных слов. Свои книжечки и книги он имел обыкновение издавать безымянно, точно он их издает или составляет, точно в них он передает или излагает чьи-то чужие мнения и мысли. Эта условная псевдонимность для него очень характерна. Он был врагом личного творчества…»
А вот как вспоминал о Победоносцеве близко знавший его цензор Евгений Михайлович Феоктистов:
«Несомненно, что он обладал умом недюжинным, живым и отзывчивым, всё его интересовало, ни к чему он не относился безучастно; образование его было многостороннее и основательное, не говоря уже об юридических и церковных вопросах, занимавших его издавна, и в литературе, и в науке, и даже в искусстве обнаруживал он солидные сведения. Он всё мог понять и о многом судил верно. Если бы не случай, из него вышел бы замечательный деятель на ученом или литературном поприще, но судьба сблизила его с государем, когда еще тот был наследником престола, и это открыло ему такое поприще, которое едва ли было ему по силам…
От К.П.Победоносцева можно было досыта наслышаться самых горьких пиеремиад по поводу прискорбного положения России, никто не умел так ярко изобразить все политические и общественные наши неудачи, но стоило лишь заикнуться, что нельзя же сидеть сложа руки, необходимо принимать меры, которые вывели бы нас из мрака к свету, и он тотчас же приходил в ужас, его невыразимо устрашала мысль о чем-либо подобном…
Следует заметить, что в этом отношении он был одинаково беспристрастен и к своим единомышленникам, и к противникам, ко всем безразлично относился он с недоверием…»
Если бы Победоносцев дознался, что письмо было делом рук самого отца Иоанна, кронштадтский протоиерей, несомненно, был бы серьезно наказан. Как проводилось дознание? Были ли опрошены подписанты письма, чьи адреса были точно указаны? Несомненно одно: только убедившись, что письмо было их собственной инициативой, Победоносцев сменил гнев на милость. Возможно, ему понравился сам пафос народной (городской, а все же народной) веры в простого священника. Это отвечало его пониманию народа как «наивной» массы, которая верит не рассуждая и не подвергая веру анализу, как это делали Толстой и Соловьев.
«Он верил в простой народ, – признает Георгий Флоровский, – в силу народной простоты и первобытности, и не хотел разлагать эту наивную целостность чувства ядовитой прививкой рассудочной западной цивилизации. “Народ чует душой”. И это чутье воплощается в преданиях и обрядах. К ним Победоносцев не хотел бы прикасаться испытующим сомнением».
Но всё это лишь наши догадки. Достоверно известно другое: Победоносцев знал об отце Иоанне еще до появления в «Новом времени» скандального письма.