Святые в истории. Жития святых в новом формате. XVI-XIX века
Шрифт:
В марте 1800 года Василий Дроздов был зачислен в философский класс Троицкой семинарии в Сергиевом Посаде. Но прежде прошел непростое испытание: на глазах у ректора и преподавателей он должен был на латыни написать сочинение на философскую тему «Существуют ли врожденные идеи?»
В отзыве ректора семинарии архимандрита Евграфа (Музалевского-Платонова) о Василии Дроздове и еще одном семинаристе, Матфее Знаменском, содержится такая характеристика: «И по прилежанию, и по остроте ума, как в других науках, так и преимущественно в поэзии, они, без сомнения, лучше всех. Отличаются особенною скромностью».
В
Василий посвятил митрополиту Платону и свои юношеские стихи:
Пой в песнях великих героев, Омир! Дела же Платона ты петь не дерзай: Поэты наклонны и правду превысить — А как превозвысить деянья Отца?Но в этом отношении не было подобострастия и желания быть замеченным. Как вспоминает Н. В. Сушков, однажды ректор, устраивавший по давнему обычаю в Лавре праздник в честь именин митрополита Платона, предложил Василию и другим ученикам написать стихи на латыни. Предполагалось, что во время праздника семинаристы прочтут свои сочинения митрополиту, после чего вступят с гостями в импровизированную беседу на латыни, чтобы продемонстрировать свои знания. Стихи на латыни Василий Дроздов написал, но от публичного чтения и разговоров, к неудовольствию ректора, отказался, сказав, что это театральное представление, а он не желает быть актером…
После окончании семинарии Василий остался в ее стенах преподавать греческий и еврейский языки, через три года стал учителем поэзии, еще через два был назначен преподавателем высшего красноречия и риторики. У него был особый дар публичных выступлений и проповедей – всегда умных, ярких, запоминающихся.
Первую речь на широкую публику Василий произнес 12 января 1806 года, когда Лавра праздновала день освобождения от поляков в 1610 году. В ней прозвучали очень важные для всего его будущего служения слова: «Религия в обществе есть пружина, по ослаблении коей все действия махины приходят час от часу в больший беспорядок».
Еще через три месяца, перед Пасхой, им было произнесено пламенное «Слово в Великий Пяток», начинавшееся с восклицания: «Совершишася!
(Ин. 19: 30) – возопил Иисус на Кресте, и возопил гласом велием, дабы он услышался в небесных, земных и преисподних…»
В августе 1806 года молодой преподаватель был официально назначен проповедником при Троице-Сергиевой Лавре.
Митрополит Платон предложил Василию избрать иноческий путь, ко всему прочему открывавший дорогу к высшим церковным назначениям, но тот колебался, в письмах спрашивал совета у отца. Михаил Федорович прислал довольно уклончивый ответ: «Все зависит от способностей и склонностей каждого. Их можно знать самому.» – он хотел, чтобы Василий принял самостоятельно такое важное решение.
Два года прошли в размышлениях о принятии монашества, колебаниях и внутренних борениях.
«Я похож на такого человека, который стоит в глубокую ночь на пустой дороге, не хочет ни быть на одном месте, ни подвинуться впереди и при слабом свете звезд размышляет о темноте; который, однако, желает лучше ночевать с людьми в поле, нежели в лесу один или со зверями», – пишет Василий отцу в 1882 году.
Но вот «глубокая ночь» рассеивается: Василий Дроздов подал прошение о принятии монашеского пострига, называя это «доверенностью к провидению». В письме он сообщает об этом отцу: «Батюшка! Василья скоро не будет; но вы не лишитесь сына: сына, который понимает, что Вам обязан более, нежели жизнью».
16 ноября 1808 года в Трапезной церкви Троице-Сергиевой Лавры Василий Дроздов был пострижен в монашество с именем Филарет, в честь праведного Филарета Милостивого, а еще через пять дней – рукоположен в иеродиакона. «Тот же образ жизни; те же упражнения; та же должность; то же спокойствие, кроме того, что прежде, с некоторого времени, я иногда думал: что-то будет? Что-то выйдет? А теперь и этого не думаю», – делится он с отцом своими мыслями.
В 1809 году указом Синода иеродиакон Филарет был вызван в Петербург «для усмотрения и определения его соответственно его знанию и способности». Там вскоре он был возведен в сан иеромонаха.
Н. В. Сушков так описывает разговор Филарета с московским митрополитом Платоном перед отъездом в Петербург.
«– Подай же мне прошение, что ты желаешь остаться в Московской епархии.
– Желал бы, да сказать этого не имею права.
– Как?
– Я уже подал прошение: о пострижении меня в монашество. Произнеся тогда обет послушания, отрекся я от своей воли – и теперь другого прошения подать не могу».
Санкт-Петербург встретил Филарета неласково: «Я поехал в Петербург в начале января 1809 года. В это время были сильные морозы, доходившие до 30 градусов. Дорогой я простудил ноги, так что и в поздние годы чувствовал боль в ногах…»
Митрополит Платон продолжал хлопотать, чтобы Филарета вернули в Лавру, но ничего не получалось. В письме к епископу Августину от 31 января 1809 года он пишет: «Филарета не отдают! Весьма несовестно: ибо уже что рассматривать, когда было определено его здесь оставить? Но что же делать? Терпеть? Да терпению конца нет!»
В Петербурге Филарет определен преподавателем философии и жалуется в письме к отцу: «Вы знаете, что я люблю богословию, ибо нахожу в ней утешение, но теперь должен заниматься холодной философией. Ход здешних дел весьма для меня непонятен».
В Северной столице он с интересом присматривается к новой для себя жизни, такой шумной, непохожей на его будни в Лавре, и старается идти в ногу со временем. Находит в книжных лавках нашумевшую книгу Канта «Критика чистого разума» и специально выучивает французский язык, чтобы читать популярные тогда сочинения христианского мистика и теософа Сведенборга; шьет себе новое платье и по этому поводу пишет отцу: «Я стараюсь не идти вперед, но не отстать очень далеко».
Хорошо выглядеть его обязывает и последовавшая вскоре новая должность: Филарета назначают инспектором Санкт-Петербургской духовной семинарии и ректором учрежденного при семинарии Духовного уездного училища.