Связанные венцом
Шрифт:
Задумываюсь. Предложение заманчивое, что ни говори. Деньги мне явно не помешают. И безопасность в дороге, если уж “замолвить словечко” обещают. Но ведь инструмент я вижу впервые. Как играть на нем без подготовки? Нужно же вначале хотя бы мелодию подобрать.
– Всего пару песен, госпожа, – видя, что я колеблюсь, упрашивает мужчина.
– Хорошо, – медленно киваю. – Но не сейчас. Мне нужно немного отдохнуть… Подготовиться.
– Конечно-конечно, – машет руками дядюшка Вилдэр. – Отдыхайте до вечера. А с Агте я сам поговорю. И завтра вас лично провожу. По рукам?
–
Одной проблемой меньше. Правда на ее месте возникла другая. Но эту решить мне под силу. А вот если бы в обозе не хватило места, даже не знаю, как бы я добиралась до Нзана.
Хозяин таверны тоже отвечает радостной улыбкой.
– А сейчас позвольте вам предложить кружечку эля. В качестве угощения.
– Лучше теплого молока, – качаю головой, припоминая советы преподавателя по вокалу.
– Как пожелаете, госпожа, – кивает дядюшка Вилдэр.
И через несколько минут передо мной появляется кружка теплого, сладкого молока.
– Спасибо, – благодарю девушку-официантку и принимаюсь медленно потягивать напиток.
Ох, как же давно я не пела. Кажется целую вечность. Получится ли у меня удовлетворить публику данного заведения? Становится страшно… Во что я ввязалась? А вдруг мои песни не понравятся. Местных же я не знаю. И петь буду на родном языке…
Но если не попробую сейчас, в этой маленькой деревне, то потом жалеть буду. Ведь это реальный способ заработать. Денег, которые дала графиней, надолго не хватит, и все равно нужно будет как-то пополнять кошелек.
Отгоняю навязчивые тревожные мысли. Сейчас совсем не время заниматься самокопанием. Согласилась ведь уже. И назад время не отмотаешь. Надо успокоиться и изучить свой новый инструмент.
Допиваю молоко и спешу в комнату. Не в зале же мне готовиться к выступлению. А там, в уютной тишине, защищенная надежными стенами, снова достаю из мешка “домбру”. Пробегаю пальцами по струнам, внимательно вслушиваюсь в звучание. Тихонько стараюсь подобрать мотив. На память приходит несколько народных песен, у них наиболее легкая мелодия, и слова запоминающиеся. Мои руки, словно сами знают, что делать, будто держу этот инструмент не впервые. И дело не только в поразительной схожести с любимой бандурой. Дело в другом. В душе. В душе самого инструмента. Он как будто создан для меня. Для моих пальцев, для моих рук, для моего голоса. Это настолько сложно объяснить, что я даже не пытаюсь, просто наслаждаюсь ощущением давно забытого родства и музыки, сладкой болью отдающей в сердце. Она все, что у меня теперь осталось от Родины, от моей Земли. И это вызывает невыразимую печаль. Душа еще не смирилась, что путь домой закрыт, но умом я понимаю, что надежды больше нет.
Время до вечера пролетело незаметно. Погрузившись в звуки родных мелодий, в слова родного языка, я словно чувствую вкус к жизни и стараюсь насладиться каждым моментом. Обед мне приносит все та же доброжелательная подавальщица, не забыв о кружке молока. А как только за окном темнеет, я уже без страха и волнения спускаюсь вниз. Чему быть, того не миновать…
Зал наполнен посетителями. Их еще больше, чем с утра. И все такие шумные, громогласные, а некоторые и вовсе кажутся отъявленными головорезами. Не хотела бы я с кем-то из них встретиться в темноте на улице.
Меня тут же замечает дядюшка Вильдэр. И, взмахнув рукой, радостно подзывает к себе.
Несмотря на уверенность, легкое беспокойство все же охватывает. И колени слегка подкашиваются, когда подхожу поближе. Внезапно вспоминается, что в древние времена не понравившихся исполнителей могли не только освистать, а еще и закидать тухлыми яйцами, испорченными помидорами и прочей гадостью. Сомневаюсь, конечно, что у дядюшки Вильдэра есть несвежие продукты, но и получить в лицо остатками пирога с яблоками что-то не хочется.
– Не трусь, малышка, – как-то сразу переходить на «ты» хозяин трактира. – У меня чуйка, что все будет хорошо. Иначе я б тебя не позвал.
Сжимаю онемевшие губы и едва заметно киваю.
– Как тебя зовут, дочка? – внезапно спрашивает он.
Поднимаю взгляд, встречаюсь с добрыми синими глазами. Да, он строгим был ко мне, когда я только появилась на пороге, но такова жизнь. Со всеми будешь мил, наживешь проблем. Но теперь я вижу, что у дядюшки Вильдэра мягкое сердце, хотя внешность грозная и угрюмая.
– Анастасия, – едва разжимаю губы и испытываю восхитительное наслаждение, впервые назвавшись собственным именем. Довольно с меня всяких Ноэль. Я желаю быть собой.
– Анастасия… – повторяет за мной мужчина. Словно пробует на вкус имя. – Ну что ж Ана, удачи тебе.
– Спасибо, – слегка улыбаюсь и запрыгиваю на стойку. Удобно сажусь, размещая на коленях инструмент, и задеваю приструнки. Легко дотрагиваюсь до тонких нитей, тихо-тихо начиная наигрывать первую композицию. Зал понемногу стихает. Мне кажется, что даже подавальщицы замерли, не донеся подносы с заказанными блюдами и напитками.
– Мой дом исчез...
Его больше нет...
Срывается фраза. Я и сама не знаю, почему начинаю исполнять именно эту песню. Я не планировала ее совершенно. Не думала петь. Просто наигрывала в комнате, стараясь побороть свой страх и одиночество, стараясь смириться с мыслью, что больше никогда не увижу родную землю, страну, город. Не вдохну с детства знакомые ароматы, не пройдусь родными улицами. Я тут чужачка, изгой, одиночка. Меня вырвали из своего мира, безжалостно, в угоду своим желаниям, своим чаяниям. Не считаясь с тем, что я человек, личность, что у меня были свои планы и своя жизнь. Отнеслись ко мне, как к вещи, силой заставили пойти на преступления…
Я растворяюсь в словах, в песне, стараюсь вложить в каждую ноту свою боль и одиночество. Каждый звук ласкающим перышком слетает с губ, бежит рябью по воздуху, рассеивается в безмолвии… За ним еще и еще…
Прикрываю веки. Есть только я и музыка, я и песня, я и слова… ноты… звуки… Больше никого...
– Его больше нет...
Звучат последние аккорды и стихают.
Я боюсь поднять голову, боюсь взглянуть на окружающий. Тишина разливается медленным тягучим потоком, заполняет каждый уголок, заставляет замереть сердце в груди, не дышать от страха и волнения.