Связанный гнев
Шрифт:
– Винюсь. С горя ночесь стакашник опрокинул в себя. На тебе в этом вина. Обещалась, а не пришла.
– Кому врешь? Стакашник. От одного веки не распухнут.
– Понимай, голубушка, чать, ты для меня судьба.
– Поняла, потому и не пришла. Эдакий ты мне ни к чему. Я женщина с требованием к мужикам. А от тебя дух винный.
– Мне без тебя не жить.
– Обещал мне клятвенно к вину не касаться?
– Винюсь.
– Сказывай, зачем пришел?
– Аграфена Семеновна, прости сперва!
– Сказывай! А то ухват в руку
– Ночью у Глыбиных у студента, который ребят обучает, фараоны в вещичках копались.
– Не скажи! Врешь, поди?
– Право слово. Заарестовали его.
– За что же? Человек он такой обходительный. Всегда на поклон ответит. И на лицо приятный.
– Нашли у него какие-то книжки супротив царской власти.
– Господи!
Но отворившаяся дверь помешала разговору. Вошел Макаров.
– А тебе чего надо? – раздраженно спросила Аграфена, недовольная, что незнакомый человек помешал ее разговору с кучером.
Не ответив на вопрос, Макаров отвернул воротник и снял шапку. Аграфена, узнав пришедшего, растерявшись, удивленно всплеснула руками:
– Господи! От волнения-то не признала вас разом, Иннокентий Захарович. Да чего же это вы в кухню заявились? Чать, в дому вы самый желанный гостенек.
– Раненько явился, вот и решил попервоначалу тебя, Семеновна, проведать. По нонешним временам в домах надо все входы и выходы знать.
– Давай помогу разоболочься.
Аграфена приняла от Макарова шубу на беличьем меху. Старик расчесал гребнем бороду и волосы. Подойдя к печке, приложил к ней ладони.
– Студено седни. Хозяина вашего сейчас на пруду углядел. Рысака по кругу гоняет.
– Филина гону обучает. Книжек-то опять сколь приволокли. Хозяйке радость.
– Ты грамотная?
– Упаси бог. Жить без грамоты спокойней. Своим умом живу, а то от книжек с чужой мудростью башка болеть зачинает.
– А чем встревожилась с утра?
– Хороший человек в беду попал. Лукьян новость принес. Сделай милость, Иннокентий Захарович, скажи мне, что будет человеку, ежели у него книжки супротив царя найдут?
– Тюрьма по нонешним временам. Смотря какие книжки. За иные могут и в сибирскую ссылку сослать!
– Ну беда!
– У кого такие книжки нашли в Кушве?
– Да у студента, жительствующего у купца Глыбина.
– Бедняга хлебнет горя.
– С кем лясы точишь, Семеновна? – спросила, спускаясь в кухню по лестнице Щукина, но, увидев пришельца, пошла к нему навстречу.
– Пришел, Иннокентий Захарыч? Легок на помине. Только недавно с Анфисушкой про тебя вспоминали. Пойдем наверх. Обрадуем болящую.
– Ревматизм донимает?
– И не говори.
– Плохо обихаживаете. Сейчас я с ней потолкую.
Макаров взял с лавки связку книг.
– Поди, интересные на сей раз привез?
– Заказывали мне графа Толстого Льва Николаевича творение «Война и мир». Хорошим изданием разжился.
В столовой на столе, заставленном всякой снедью, возвышался самовар. Возле него в кресле Анфиса Михайловна Воронова, а по правую руку от нее Макаров. Хозяйке дома он тоже давний дружок. Вместе перемывали пески на прииске в годы молодости. Правда, Макаров раньше ее ушел от песков в сторону, занявшись книжной торговлей, а теперь уже тридцать лет занимался этим, имея в Екатеринбурге книжный магазин. Это Макаров приохотил Воронову к чтению. С мужем ее дружил, детей хорошо знал. Одним словом, все ведая о богатом доме, частенько навещал его.
Чаевничать они начали под разговор о новых книгах. Однако Макарову хотелось поскорей узнать, есть ли вести от Ксении Вороновой из Сибири, но спросить медлил, боясь разволновать Анфису Михайловну, зная, как она тяжело переживает разлуку с дочерью. Но неожиданно Воронова спросила Макарова о его недавнем аресте в Уфе. Он, помрачнев от вопроса, ответил:
– Арестовали в ночное время. Ночевал у приятеля-железнодорожника. Донос был на меня. Обвиняли в торговле запрещенной литературой.
– А ты впрямь ею торговал?
– Не прерывай. Про то тебе знать незачем.
– Правду стал от меня утаивать?
– Не всякую правду должна знать. За нее я два месяца на койке отлежал.
– Неужели били?
– Было дело под Полтавой. Теперь обучен битьем полицейского кулачка. Да и нагаечку изведал, и того есаульчика, забайкальского казачка, хорошо запомнил на всякий случай.
– Не томи. Нашли у тебя ту литературу?
– Как не так! За то и били, что найти не смогли. Времена тугие, Михайловна, по всему царству российскому. В Кушве тоже казаки гостили.
– Не без этого. Только управитель потребовал убрать их от нас. Народ рабочий из-за них волновался.
– Чепуху говоришь, Михайловна. Воля управителя в этом деле малюсенькая. Убрали от вас казаков по другой причине. В другом месте понадобились. Беспокойно на Южном Урале. Не утихает народ на заводах и приисках подле Таганая. Туда их погнали. Нонешний год, пожалуй, не лучше пятого и шестого окажется. Обманный манифест государь подарил людям.
– А ты почем знаешь про такое?
– Про многое знаю.
– Смотри! Гни деревцо по силе. Зря нос суешь в такое дело. Сам говоришь, что за книжки два месяца отлежал, а за что другое на дольше ляжешь.
– Ходить по земле слепцом при зрячих глазах не обучен. Кто я? От какого корня? От простонародного, а посему до всего народного мне дело. Теперь слушай мой наказ Власу. Должен к нему пожаловать в гости князь Мещерский из Петербурга.
– Зачем ему Влас понадобился?
– Про то не ведаю. Но ведаю, что сей князь гостил в Перми у губернатора. Бывал у владыки. В отдельном поезде побывал уже в Лысьве, в Екатеринбурге и в Тагиле. Сводит знакомства с промышленниками и купцами. Со всеми, кто возле золота. Одним словом, скажи Власу, что будет у него этот князь непременно. Предупредить об этом велел старик Уткин из Тагила.