Связной

Бодров Сергей Сергеевич

<…> «Брат», будучи произведением подчеркнуто легким для усвоения, одновременно открывает широкие возможности для размышлений и интерпретаций. Касается сразу нескольких важных мифов современной культуры.

Первый миф для «Брата» наиболее лестный. Это популярная во вполне передовом и эстетически горячем искусстве «новая крутость» (или «новый мачизм»). Самые яркие ее символы – Тарантино, Бандерас, Джонни Депп в роли мертвого человека, который расстреливает глупых шерифов со словами: «Я – Уильям Блейк. Вы читали мои стихи?» Новые крутые точно и очень красиво (сразу всплывает в памяти Элвис с пистолетами в двух

руках на картинке Уорхола) стреляют своих врагов и не производят впечатления особых злодеев. Видимо, потому, что степень кинематографической условности, отстраненности автора от героя, насмешки над своей собственной позицией Но что вызывает некоторый социальный оптимизм: у актера несколько более мягкие представления о его герое, нежели у режиссера.

Сергей Шолохов спросил в телевизионном «Тихом Доме» у Балабанова и Бодрова: пошел бы Данила Багров на московские баррикады в 91 году? Балабанов и Бодров ответили: куда бы делся, пошел бы, все ходили, и он пошел бы.

Тогда Шолохов спросил: а выступил бы он на стороне Верховного Совета в 93-м? Выступил бы, еще как, ответил Балабанов. Он всегда на стороне приниженных и революционно настроенных. Герой ведь.

А Бодров ответил: вот еще. Никуда бы он не пошел, лежал бы себе на диване.

Жаль не добавил: слушал бы рейв и курил косяк. Илья Алексеев, Геннадий Иозефавичюс, «Матадор»

О «Стрингере»

<…> главному актеру, Сергею Бодрову Jr., профессиональное самообладание досталось по наследству. Он <…> сделал лучшую на сегодняшний день роль в своем репертуаре.

<…> Начинающий стрингер с его рассеянным пофигизмом, ленцой и прохладцей – идеальная роль для Бодрова Jr. Она учит подрастающее поколение самому актуальному стилю жизни: не напрягаться, не делать резких движений, просто смотреть, смотреть в объектив, смотреть, как умирают дети, кони, люди, как все летит на воздух, и не выяснять, кто виноват. Не задаваться вопросами, не задавать вопросов. Жить легко, глазеть по сторонам, общаться, зарабатывать, со вкусом тратить. Потягивать повседневность как абсент, отстраняясь от происходящего, отгородившись для надежности объективом.

Рядом со стрингером бодровский Брат – зануда, отличник, герой без страха и упрека. Он любит «Наутилус», мстит за брата, верит во что-то правильное и знает, как надо жить. Стрингер такой ерундой не озабочен: до конца фильма нас не покидает опасение, что на досуге он беззаботно мешает виски с пивом, a «Garbage» с Таней Булановой, не заботясь о чистоте проводимой линии. Он сдал культурный и этический багаж Брата в камеру хранения великой русской литературы и пошел по жизни, весь такой независимый, в новом прикиде.

Одна беда: допив абсент, потонув в кисловатой отрешенности от происходящего, просыпаешься в горьком похмелье. Голова трещит под напором невесть откуда нахлынувших чувств, жизнь, казавшаяся плоской и яркой, как глюк, начинает бить не понарошку. Яворский, совсем уж было заменивший отца, подаривший шикарную кинокамеру, давший путевку в жизнь, просит снять его на крупном плане, и камера послушно записывает опустошенное лицо, пистолет у виска, движение пальца, потянувшего за курок, и брызги крови, облачком зависшие в ночном воздухе. Любимая девушка с «CNN» соглашается дать лишь в обмен на кассету с записью самоубийства Яворского. Случайная, глупая провокация оборачивается уголовщиной, лучший друг, добряк и придурок, попадает в психушку, чтобы остаться там на всю жизнь. Входная дверь хлопает, подруга уходит, прихватив главный сюжет его жизни, и остается только растерянно щуриться, вглядываясь в эту непонятную действительность, упорно не желающую стать картинкой. <…>

Виктория Никифорова, «Русский телеграф»

О «Брате-2»

От сиквелов мало кто ждет, что они окажутся глубже, умнее, интереснее. Но в любом случае зритель вправе ожидать некой преемственности, которую обеспечивают не только те же персонажи и те же актеры, но и режиссер, пытающийся развить свою мысль. В «Брате-2» явственно видно, что Балабанов ничего развивать не собирался. Максимум, что он намеревался сделать, – немного продлить жизнь своего героя. Сергей Бодров-младший и впрямь присутствует на экране совсем как живой. Даже гораздо более живой по сравнению с флегматичным Данилой Багровым образца 1997 года, – у него теперь всего немного больше: девушек, врагов, друзей, возможностей и забот. Но брат по-прежнему один, и его играет по-прежнему прекрасный Виктор Сухоруков, хотя все это уже не имеет никакого значения.

Для меня Багров-Бодров, вознамерившийся бодрячком прожить еще один полнометражный фильм, безвозвратно гибнет как романтический герой в самом начале, в тот момент, когда запавшая на него по сценарию певица Салтыкова видит его по телевизору и говорит в телефонную трубку своей подруге (такой же, наверное, певице): «Включи ящик. Там мальчик такой… Губастенький». И непонятно, от чего более пакостно на душе: от того, что эстрадные звезды такие бывают, на пэтэушниц похожие (никто, кстати, и не пытается делать вид, что Ирина Салтыкова хоть зачем-нибудь нужна по сюжету), то ли от того, что сценарист такое словечко гаденькое вклеил, то ли от того, что герой-то действительно «губастенький» и больше добавить о нем совершенно нечего…

То, что фильм не получился, небольшая трагедия. Бывает. <…> Жалко только, что был герой – высокий, стройный, мужественный, немногословный. В меру дебиловатый. Настоящий action hero, одним словом, каких на отечественном экране, почитай, и нет. И вот при попытке поместить его в более эффектные, более коммерческие декорации сгинул ни за понюшку, растворился в мельтешении каких-то натужно выдуманных межконтинентальных приключений, в хороводе маловыразительных лиц.

Лидия Маслова, «КоммерсантЪ»

С «Братом» (1) у меня вышла ошибочка. Самому интересно, как оно обернется с «Братом-2»? Впервые увидев «Брата» (1) на премьере в Канне, я его возненавидел (см. «Сюжет для небольшого убийства», «Итоги» № 23, 1997). Но год назад, случайно пересмотрев этот главный российский немихалковский фильм 90-х по телевизору, с изумлением обнаружил, что он: а) симпатичен и б) неглуп. Что режиссер Балабанов владеет жанром, а кроме того, имеет определенный взгляд на то, что происходит с нацией. Что в «Брате» ничего случайного и фильм в целом можно рассматривать как концептуальное высказывание.

Сейчас понятно, что на предвзятое отношение к «Брату» повлиял именно каннский контекст. В чистом Канне (да еще в благополучном, докризисном 1997 году) было особенно неприятно смотреть фильм из России, где (опять!) дно, грязь, бомжи, проститутки и бандиты. Казалось, что Балабанов сделал фильм специально для Запада – соответствующий тем представлениям о «кошмарной России», которые сформировались о нас к концу перестройки. Вот что желал показать Западу Балабанов (думалось тогда):

если и есть в России новый «герой нашего времени», то это киллер (ничего себе обобщение!).