Связной
Шрифт:
И Бодров говорит. И как надо, и сколько надо. А потом телесофиты гаснут, операторы и звуковики сворачивают свои проволочки, и весь этот цирк уезжает. А маленькие люди остаются в своей заброшенной квартире в переулке у Невского, на грязных одеялах. Через год кто-то из них сядет на героин, а кто-то – в тюрьму, кого-то просто убьют в пьяной поножовщине, а ты, Бодров, даже если захочешь, никак не сможешь этому всему помешать. И никто ведь не упрекнет, просто у тебя другая работа, профиль другой, и дело свое ты делаешь вроде бы честно… Только не спрашивай потом, в чем твоя сила: в деньгах ли, в правде ли какой-то. Сила, как мы теперь знаем из популярного анекдота,
Мне кажется, эта святочная почти история действительно сильно стукнула его по мозгам. И правда: зачем лезть в чужой мир, если ты его не можешь изменить? Ведь есть же свой – прекрасный, отстроенный, продуманный, выверенный. Который точно так же населен людьми, но – другими, специально подобранными.
В нем не всегда тепло и уютно, но и не скучно. И главное – за него ты готов нести ответственность в самой что ни на есть полной мере. Он продолжал растить в себе этот мир, и с каждым эфиром становилось все заметнее: ему с нами уже неинтересно.
В этом не было ни грамма высокомерия. Более того, он заранее отказывался от соревнования, a priori признавая, что многие вещи мы, корреспонденты программы, можем делать лучше. Ну и молодцы, ну и отлично. Ну и делайте.
Бодров ушел из «Взгляда» тихо и вдруг, вежливо и поспешно попрощавшись. Формальный повод был – съемки «Брата-2». Однако, думаю, причина развода могла быть какой угодно. Человек менял кожу. Бежал от своих одинаковых киноролей, отмывался от телегрима. Становился собой, не рассчитывая на то, что будет кому-то интересен. Вполне достаточно, что он был интересен сам себе.
Мы разговаривали незадолго до премьеры «Сестер». Бодров, как и положено уважающему себя режиссеру, сообщил, что ему совершенно наплевать, как отнесутся к его произведению критика, публика и вообще кто угодно. Знаете, я поверил безоговорочно: его действительно это совершенно не волновало. Сделал – значит, не зря я за вами наблюдал без малого тридцать лет. Значит, могу. Поехали дальше.
Тогда же – не без удивления – я узнал, что между съемками Бодров писал сценарии. Быстро и качественно. И собирался их воплотить – все. Не сомневался, что у него получится: а что, собственно, может помешать? И я, честно говоря, не сомневался, просто не было повода усомниться. Скорее был повод слегка позавидовать – не успеху, не таланту, а вот этой спокойной уверенности в себе.
Общие знакомые объясняли: он родился в рубашке и отлично это знает. Мне такое определение казалось как минимум скучным. Я видел: поколение свою свободу прохлопало, с радостью слетаясь по любому поводу в многотысячную тусу; я ее, свободу, почувствовал и даже попытался описать – с натуры; а вот Бодров ее нашел внутри себя. И этим жил. Как ему это удалось? Не знаю. Но и сегодня думаю, что я прав. А кто считал Бодрова везунчиком… Словом, не я им судья.
Цифровая усмешка нового тысячелетия: рукописи если и горят, то только вместе с винчестером. Когда-то я попросил Бодрова назвать несколько событий, оказавших на него самое радикальное воздействие в жизни. Он крепко задумался и заявил, что лучше изложит это письменно. Через день я получил полторы странички: «Восемь событий, которые оказали на меня влияние, или Как я вырос хорошим человеком». Автографа нет, но буквы подлинные. Мой пожилой винт их сохранил в полной, так сказать, аутентичности. <…>
Я еще тогда заподозрил: надо, надо, в конце концов, поговорить с этим человеком о жизни, не по работе, а так, по-свойски, запросто! Может быть, он что-то объяснит? Но мы так и не поговорили о жизни, зато теперь я стал больше и чаще думать о смерти. И все больше верю в то, что в конце того тоннеля, в который, по словам очевидцев, въехал автомобиль съемочной группы Сергея Бодрова, – яркий, добрый свет, великий покой и всеобъемлющее знание. Впрочем, повторюсь: я не прощаюсь.
Алексей Косульников, «Elle»
Сергей БОДРОВ
СОЧИНЕНИЕ НА ТЕМУ:
«Восемь событий, которые оказали на меня влияние, или Как я вырос хорошим человеком»
Все эти события произошли в первые шестнадцать лет моей жизни. Честно говоря, после этого меня ничего особенно не взволновало…
Дети очень много думают о жизни, но знают о ней очень мало. Поэтому в голове у них гораздо больше, чем они видят или могут спросить. То есть их внутренний мир гораздо больше и богаче внешнего.
Когда я был маленьким, я считал себя очень умным. По крайней мере, мне было сложно представить человека умнее меня, кроме разве что нескольких взрослых. Это ощущение прошло, когда я прочитал книгу Толстого «Детство. Отрочество. Юность». Меня поразило, что то же самое и теми же словами вспоминает о себе писатель. Примерно в то же время я узнал о бесконечности Вселенной.
Тогда я понял, как много существует маленьких внутренних миров и какой необъяснимый большой мир они образуют…
Однажды я украл у товарища машинку. Играть в нее я не смог. Начал ужасно мучиться. Про это узнала мама и посоветовала позвонить родителям того мальчика. Стыд был чудовищным, сама мысль о звонке – непереносимой, но я решился.
Тогда я понял, что мужественные поступки совершать труднее, чем постыдные, но зато они делают тебя сильнее…
Однажды я поехал в лагерь пионерского актива, потому что был влюблен в пионервожатую. До этого я был в лагере только один раз, но сбежал. Здесь меня назначили знаменосцем. Мне очень нравились белые перчатки, красная лента через плечо и пилотка, но выяснилось, что в конце церемонии передачи знамени его надо будет целовать. Это показалось мне немного противоестественным, тем более, сказать честно, к тому моменту я еще ни разу не целовался. В общем назначение не состоялось. Кроме того, я не вел общественную жизнь, мне не нравилась игра «свечка», и я так и не научился играть на барабане. Ничего дурного я не делал, но активисты меня возненавидели. Пришлось снова уехать.
Тогда я понял, что даже если ты хороший человек, это не значит, что все тебя будут любить…
Однажды мы с друзьями сидели после уроков в школьной раздевалке. Мимо проходила учительница младших классов, которая решила, что мы лазили по карманам. Началось разбирательство. О случае воровства объявили на родительском собрании. Оправдываться было невозможно, даже родители засомневались. До этого мне приходилось врать, но, как правило, неудачно. Поэтому сила и авторитет правды были для меня несокрушимы. Но тогда я понял, что даже если ты прав, то это вовсе не значит, что тебе будут верить. Оказалось, что за правду надо бороться…
Однажды по программе культурного обмена мы с классом поехали в Венгрию. Заграница потрясла всех. В доме у моего венгра был винный погреб, на обед они ели суп из черешни. Наши сверстники катали девушек на собственных мотоциклах, пили вино и гуляли по ночам.
Между нами состоялся товарищеский футбольный матч. Девушки, понятно, были болельщиками. Одним словом, вам не видать таких сражений! Бородино померкло перед этой битвой. Нужно было обязательно победить. И мы победили.