Связующие нити
Шрифт:
И в тоже время, помимо ужаса меня охватывало какое-то трусливое волнение. Мне было страшно, хоть словом, хоть взглядом, хоть каким неосторожным поступком или движением выдать свои мысли о нём. Я не говорила уж о самих действиях, а только о мыслях моих, — едва Трис что-то заподозрит, как нашим отношениям конец. Всё рухнет и ничего на этих руинах нового не построится. Так не лучше ли было прямо сейчас решать для себя раз и навсегда, — или признаваться во всём, или сделать своё чувство очень — очень тайным с гарантией того, что даже под пытками не признаю своей любви. Не в этой жизни. Второй вариант был самым безопасным, менее тревожным и очень удобным. Я чувствовала, как меня к этому клонит —
Так прошло ещё несколько дней, и к новой пятнице от моего душевного прорыва мало что осталось. Исчезла и острота чувства, и приступ вдохновения, и ощущение близких перемен. Мне заранее было стыдно идти в понедельник к Гелене. Она всё поймёт, от неё не скроешь, и, быть может, снова выгонит. И на этот раз навсегда, без второго шанса на прощение.
Глава 38.Безмолвие
Как раз в ночь с пятницы на субботу, когда у нас в "Сожжённом мосте" все были в полном составе, к нам пришла очередная посетительница. Я не видела момента её прихода, а, только вернувшись из магазина, застала всех в сборе вокруг дивана. Даже Вельтон не сидел за своим столом. Зарина была рядом с девушкой, поглаживая её по плечу и заглядывая в глаза, а та растирала крупные слёзы по щекам тыльной стороной ладони. И всё это в такой тишине, что меня охватил испуг, будто трагедия случилась у нас в агентстве.
— Трис, что стряслось? — я аккуратно подошла и спросила на всякий случай шёпотом.
Он протянул мне какие-то документы, карточки, авиабилет и бумажки с непонятными записями.
— Вот, это всё она достала из сумочки, но ничего совершенно не прояснилось. Она иностранка. Мало того, она не слышит и не говорит. Что делать, никто не знает. Ты можешь что-нибудь понять? Ты какой язык изучала в школе?
Посмотрев на иноземный алфавит, решила даже не пытаться:
— Не этот, это точно.
— Такого у нас ещё никогда не было… — Зарина и вовсе была в растерянности, — считайте, что два иностранных языка — пишет она на своём заморском, а изъясняется на дактиле. Я даже не могу понять, сюда ли она пришла, или ошиблась дверью?
— Мы уже предполагали, что она просто заблудилась у нас в городе на ночь глядя, — вставил Нил.
— Ага, и нашла куда зайти, — в наше Здание…
— Может, она хотела переночевать здесь? Боялась, что ещё больше заблудится или на бандитов каких нарвется?
Я посмотрела на девушку, которая переводила свой взгляд поочередно на каждого, выискивая хоть каплю понимания. Зарина, как только та на неё взглянула, похлопала себя по груди и сказала "Зарина", но девушка замотала головой и показала на уши.
— Мы даже не можем узнать её имя, гиблое дело, — Вельтон взял паспорт. — Как читаются эти закорючки?
— Подождите, но ведь в авиабилете должно всё быть написано нашими буквами. — Трис поднёс билет поближе к бра. — Секунду, дата рейса стоит завтрашняя, завтра она улетает. Имя… кажется имя Леттеки…
Девушка засуетилась и полезла в сумочку, достала и развернула перед нами большой лист.
— Слушайте, да это же театр глухонемых на гастролях у нас! Завтра вечером, в восемь, у них представление, и сразу же они улетают… во сколько вылет, Трис?
— В половину двенадцатого ночи.
— А это похоже на регистрационную карточку гостиницы, — Зарина вытащила одну из бумажек, — дата сегодняшняя. Гостиница "Глобус", есть и телефон и адрес. Ей нужна помощь, чтобы найти дорогу обратно!
Показав на регистрационную карточку, Зарина изобразила телефон у уха и вопросительно кивнула. Пуля
— Нам нужно проводить её. У неё же сейчас случится полная истерика!
— Мы с Трисом её доведем, я знаю, где эта гостиница, — Нил начал собирать её документы и засовывать в сумку.
— Нет! Не надо, — я тронула Триса за руку, — разве вы не видите, что она не ошиблась? Посмотрите на неё, вспомните всех, кто к нам приходил — те же мольбы, та же боль, та же последняя надежда. Если мы её отведем назад, это будет предательство!
— А что нам делать?
Я поймала взгляд девушки и приложила палец к губам.
— Платок у кого-нибудь есть?
— Да, — Пуля протянула мне свой, а я отдала его Леттеки.
— У нас очень мало времени. Мы всё должны сделать за оставшиеся три часа.
— Как?
— Если нам не могут ничего сказать ни её жесты, ни её письмо, то скажут рисунки.
Вельтон хлопнул в ладоши:
— Ай да идея!
Девушку я увела за руку в свою каморку. Она немного успокоилась, поняв, что её никто не прогоняет, и села туда, куда я ей указала. Теперь, чтобы я ни делала, я видела, что она прицеплена своим взглядом к моим глазам. Она никуда больше не смотрела, она ни на что не обращала внимания. Весь её взгляд о чем-то говорил, выражая какое-то чувство, и она всю свою силу вкладывала в эту выразительность.
Говорящий взгляд, — это когда соседка с первой парты оборачивается на тебя с умоляющими глазами "дай списать!", или сокурсница на каких-нибудь танцах стреляет глазками в сторону парня, а потом многозначительно приподнимает брови "хорош, да?", отец, который в мамин день рождения подкрадывается к ней сзади с букетом, и заговорчески на меня смотрит "не выдавай!"
Говорящий взгляд… вот он когда по — настоящему говорящий, когда у человека нет больше ничего, нет ни единого способа выразить то, что ему нужно донести до другого. Взгляд Леттеки кричал: "Помогите мне! Я не могу так больше жить!". Мне стало казаться, что если бы она сейчас вопила в голос, это было бы не так сильно по воздействию. К тому же, она вела себя бесшумно. Даже невнятных звуков не доносилось из её горла, даже вздохов, всхлипов не было, когда она плакала.
Я дотронулась указательным пальцем до её лба, потом ладонью изобразила волну до своей головы, от неё к правой руке, держащей карандаш. Сделала вид, что рисую, и повернула планшет к ней. Сейчас там был чистый лист, но я сделала жест от листа снова к её голове, и кивнула: "понятно?". Она поняла, и кивнула в ответ…
Главное было начать. Как ей объяснить, о чём нужно было думать и о чём вспоминать, я не знала. Но с чего-то начать следовало. Я приготовилась, придвинула к себе поближе все свои материалы, и выжидательно смотрела на девушку. Достаточно долго она колебалась, или, не веря до конца, или путаясь в мыслях, но прошло минут пять, прежде чем я почувствовала как движется моя рука, выводя на бумаге линии. Рисунок получался таким, какие я сама привыкла рисовать — состоящий лишь из линий. Никаких полутонов, никаких мелких деталей и штрихов, — чёткие, точные, почти чёрные линии мягкого графита.