Сядьте на пол

Андреев Лёха

"Хорошая песня — это песня, которую можно спеть своему ребенку, — сообщаю я знакомым ценителям музыки. — Остальное всё мусор". Ценителям кажется, что это какой-то очень тонкий юмор.

Тем не менее, я и в правду оказываюсь на развилке. Либо мне надо поверить, что есть некое правильное и полезное музыкальное образование, эдакий кладезь стройных звуков, на вершине которого царствуют Бахи и Моцарты, которые очень разовьют моих детей… либо мне лучше послушать то, что пытаются сказать мне дети на своих собственных музыкальных языках, процветающих от музыкального бескультурья их папаши, который со старшим сыном-подростком поёт блюзы, шестилетней дочке позволяет плясать

под панк-рок Игги Попа, по заказу младшего сына ставит флейту сякухати, а утром будит всех зарядкой под "Алюминиевые огурцы".

В этой главе собрано несколько научных теорий, с помощью которых я пытался ответить на такой вот странный вопрос.

Эффект собаки Моцарта

Западная наука о музыке до XX века в основном сводилась к ньютоновской физике — и гармония звуковых колебаний хорошо вписывалась в остальные гармонически-колебательные описания неорганического мира, от звёзд до атомов. Астрономы говорили о "музыке сфер". Лейбницу приписывают фразу "Музыка есть не что иное, как бессознательная арифметика". Музыканты отвечали симметрично, проявляя себя в научном мире — как органист Уильям Гершель, открывший планету Уран.

Возможно, вы уже угадали, что автор опять намекает на «культ инструмента», о котором не раз говорилось в этой книге. Ученые XVIII века любили идеальные гармонические модели, символом которых были часы и другие машины с простым колебательно-циклическим движением.

В XX веке культовым инструментом становится электричество, желательно беспроводное (радио). Человеческий мозг теперь тоже воспринимается как электроприбор, эдакий «чёрный ящик», схему которого можно вычислить, подключая к нему электроды. Вооруженные электроэнцефалографом, ученые начинают говорить про «токи мозга» и «мозговые волны». Начинается поиск отдельных центров, отвечающих за различные человеческие проявления, подобно поиску сгоревших деталей в радиоприемнике (именно сгоревших: основные выводы о работе мозга в XX веке делаются на основе изучения травм и патологий).

Тем временем бурное развитие фарминдустрии приводит к другому популярному культу — позже психолог Джон Слобода будет критиковать этот подход как «витаминную модель». Подобно тому, как медики научились выписывать таблетки на любую болезнь, психологи тоже начали выдавать позитивные исследования музыки по принципу «послушали — вылечились». Именно тогда родились популярные мифы о том, как музыка улучшает производительность труда, способствует покупкам или развивает интеллект — безо всякого учёта контекста, индивидуальных различий и даже без оценки того, как долго длится «эффект улучшения». Все это очень напоминало попытки создать оружие массового поражения [51].

Я столкнулся с таким подходом даже в XXI веке, всего пару лет назад, когда лечил зубы. Пока застывала пломба, стоматолог и её ассистентка пожаловались мне, что им не разрешают включать никакую музыку, кроме радио "Релакс". Руководство клиники считает, что именно такая музыка благотворно действует на пациентов. Однако руководство не учло, что сами врачи от постоянного прослушивания такого радио либо засыпают, либо звереют. А заснувший или взбесившийся стоматолог — это не очень благотворно. Я ещё легко отделался, потому что пришёл в клинику с утра.

Такое мифическое отношение к музыке даже у врачей неудивительно. Большинство исследований влияния музыки на мозг в XX веке — это странно организованные эксперименты с небольшими группами людей. Да и выявлялись в таких экспериментах лишь корреляции, то есть совпадение некоторых событий, а не причинно-следственная связь между ними.

Хотя в прессе это подавалось именно как связь.

В 1993 году психолог Фрэнсис Раушер опубликовал исследование, где утверждалось, что после прослушивания Моцарта у детей улучшаются способности в решении задач пространственной координации [52]. Данная сенсация до сих пор известна широкой публике гораздо лучше, чем другие исследования, которые опровергли "эффект Моцарта" [53]. Хотя даже сторонники Раушера в конце концов признали: скорее всего это не сами способности улучшаются, а просто приятные эмоции, вызванные музыкой, создают человеку более комфортное состояние для работы. А эмоции от музыки, как говорилось выше, вполне могут быть заученным с детства рефлексом.

Подтверждение тому — исследование, авторы которого достигли "эффекта Моцарта" с гораздо более попсовой музыкой группы Blur [54]. Или ещё интересней: повысить творческие способности можно с помощью звуков, которые мы вообще не считаем музыкой — такой положительный эффект даёт умеренный шум, как в кафе или на вокзале [55].

Поэтому не удивляйтесь, если увидите новости типа «Звук электродрели помогает учить китайский язык» или «Шум моря развивает математические способности». Не будь я так ленив, уже защитил бы диссертацию по теме «Влияние стука колёс поездов дальнего следования на когнитивные особенности русской интеллигенции XX века».

Наркотики и лекарства

Но хватит лирики, где же наука? Она уже близко. В конце XX века благодаря томографии стало возможно наблюдать реакции отдельных групп нейронов, оценивая приток крови к ним. Уточнение для особо въедливых: конечно, томографы породили свой «культ инструмента». В частности, томограф не позволяет наблюдать активность отдельных нейронов человека, а скорость сканирования ниже, чем скорость передачи отдельных сигналов по синапсам; это значит, что ФМРТ покажет лишь долгое возбуждение большой группы нейронов, что характерно для внесинаптической передачи, когда нейрон работает «в режиме масс-медиа». А таким способом обычно передаются эмоции… и возможно, именно поэтому в последние годы появилась куча книг, прославляющих «эмоциональный интеллект».

Тем не менее, методы анализа совершенствуются, и можно сказать, что учёные наконец добрались до коммуникации нейронов. И подтвердили хипповской лозунг 60-х: «sex, drugs, rock-n-roll». То есть — при прослушивании заводных мелодий в мозгу происходят выбросы нейромедиатора дофамина, своеобразного сигнала удовольствия и поощрения [56].

Дофаминовая модель объединяет многие интересные феномены. Вы уже встречались с ней в главе «Ген крокодила»: у некоторых людей снижена чувствительность дофаминовых рецепторов, что приводит к постоянному поиску новизны или риска. В зависимости от среды, такие люди могут стать путешественниками, спортсменами-экстремалами… или наркоманами. Тут и меломаны близко, правда?

Но бывает и наоборот, избыток дофамина: тогда мыши перестают бояться кошек, а рыба выпрыгивает из воды прямо в клюв чайки. Виной тому — паразиты, которые усиливают у своих хозяев выработку дофамина. Потому что им, паразитам, надо продолжить свой цикл в новом хозяине (кошке или чайке). В человеческой культуре тоже существуют дофаминовые ловушки — например, казино или бесконечная лента вашего «Фейсбука».

Ладно, подсластим пилюлю. Наркотик — это необязательно зависимость и злоупотребление. Это может быть и лекарство. Невролог Оливер Сакс в "Музыкофилии" [57] рассказывает, что музыка может оживлять людей с синдромом Паркинсона практически так же, как препарат L-dopa: