Сыч — птица ночная
Шрифт:
— Шибко не радуйся, — угрюмо пробурчал русый. — Земля имеет форму чемодана, так что… — И, не договорив, неторопливо направился к своим машинам. Брюнет не замедлил к нему присоединиться, засеменил рядышком, как толстый плохиш переросток, втянув голову в плечи и часто оборачиваясь назад.
— По местам! — негромко скомандовал Гасан, выбрасывая сигарету и присаживаясь на корточки у джипа.
Четверо оружных абреков, до сего момента пребывавших в праздном ожидании, бесшумными тенями сорвались с места и в мгновение ока рассредоточились по обе стороны от джипа с интервалом восемь-десять метров. И сели на корточки,
— Ну вы, блин, даете! — с некоторым запозданием отреагировал кабинетный русый, так и не успевший дойти до своей колонны. — Вы что ж это — совсем за козлов нас держите?! Или мои гарантии безопасности для вас — пустой звук?
— Иди, дорогой, иди! — помахал рукой Гасан. — Парни размяться решили — вот и все. Тебе какая разница, как они сидят? Денег от этого меньше не стало!
— Вот же уроды, а! — не пытаясь замаскировать досаду, печально воскликнул русый, плюя вторично на землю и быстро преодолевая последние несколько метров до машин. Брюнет неотступно следовал за ним жирной тенью, крутя башкой на сто восемьдесят градусов и нервно тиская ручонками бесполезный в этой местности сотовый телефон.
С ходу загрузившись в «уазик», кабинетные захлопнули двери и перестали быть доступными для визуального контроля с моей стороны. Между тем камуфляжные хлопцы, разгуливавшие между «уазиком» и «рафиком» «Скорой помощи», не проявили даже намека на поползновение к скорому отъезду: они лишь переместились за машины, продолжая контролировать действия противной стороны. Из «уазика» вылез водила, разложил на земле инструментарий, лениво откинул капот и, прислонив автомат к бамперу, принялся ковыряться в двигателе, показательно корча недовольные гримасы и громко ругаясь вслух. Типа проблемы с двигуном. Типа вот не вовремя, зараза! Типа недоволен страшно. Ага…
— Ва! Нет, ты посмотри, э — какие шакалы… — тревожно пробормотал Хафиз. — Что за люди, э! Взяли деньги — езжайте с миром. Чего еще надо?
— Они сыграли лицом, когда я в числе прочих назвал Ахсалтакова, — невозмутимо сообщил Гасан, попыхивая сигаретой. — И поняли, что я догадался. Теперь злоба точит их сердца: они рассчитывали, что мы купим у них эту тайну. Совсем дурные! Зачем нам тайна, если есть свидетель?
— Иван стекло опустил — слушает, — предостерег старшего Хафиз, поворачивая голову в мою сторону и силясь рассмотреть меня через тонированное стекло джипа. — Он понимает по-нашему… Может, не стоит пока об этом?
— Пусть понимает, — не согласился Гасан. — У нас от него секретов нет. А ну, Иван, скажи — это Ахсалтаков вас нанял? — Гасан приподнялся и заглянул через щель в салон, пытливо всматриваясь в мое лицо.
— Да, это Зелимхан, — не счел нужным отпираться я и тут же пожаловался:
— И кинул нас на два миллиона баксов.
— Молодец, — похвалил Гасан, опять присаживаясь у машины. — Кидать он у нас мастер — что и говорить! Да — тебя шура допрашивать будет… Ты все расскажешь про это? Подробности, детали, как, что… А?
— Так этот прендергаст на вас работает? — деланно удивился я, переходя на русский. — Ну, это вы напрасно. Зря вы с ним связались! Хлебнете вы с ним, я вам обещаю!
— Кто работает? — Гасан опять привстал, заглянув через щель. — С кем хлебнем?
— Да с Шурой с этим, с кем же еще! — я попытался выдать слабое подобие улыбки. — Видал я пару раз, как он дергается на сцене да кричит надрывно — оторва еще тот…
— Он издевается над нами. Или они не правильно его кололи, — озабоченно нахмурился Гасан, обращаясь к пулеметчику. — Плохие специалисты, рецептуру не соблюдали. Или наоборот — специально. Чтобы дураком сделать. Чтобы ничего хорошего не смог рассказать. Надо будет сразу к Али завезти — пусть посмотрит.
— Это какой Али? — подозрительно поинтересовался я. — Это, случаем, не доктор из Хакан-Юртовского дур-дома?
— Тебе какая разница? — досадливо воскликнул Гасан. — Ты что — всех врачей в Чечне знаешь?
— Всех не знаю, — не стал преувеличивать я. — Но вот этого, из Хаканского дурдома, лично застрелил. Пару лет назад. За некорректное поведение. Вот я и подумал — а как же вы можете меня к нему завезти, ежели он в расходе? Тут может быть одно из двух: или я его некачественно пристрелил и он жив остался, или он давно разложился, а вы ведете речь совсем о другом Али. Если имеет место второй вариант, тогда я прошу прощения за то, что встрял в вашу беседу и вверг вас в сомнения. Ну а если все же присутствует первый вариант, я страшно огорчен — обычно я работаю качественно и рекламаций такого рода пока что не поступало.
Горцы озадаченно переглянулись. Гасан почесал затылок и растерянно пожал плечами. Хафиз покрутил головой и после минутного раздумья высказал предположение:
— А по-моему, все нормально. По-моему, у них артист такой есть — Шура. Песни поет. Противный — на мокрого ишака похож. А в Хакане я лет шесть назад работал пару недель — мы на нефтебазе компрессоры устанавливали. Действительно, дурдом там есть, и главврача звали Али. Но это давно было…
— Разве бывают такие имена? — усомнился Гасан. — Шура? Чтобы так человека называли? Нет, не может быть. Наверно, ты ослышался. Таких имен не бывает.
— У них все бывает, — Хафиз кивнул в мою сторону и пренебрежительно хмыкнул. — У них каждый третий ребенок рождается дебилом. Это не я придумал — это американские врачи такую статистику подсчитали. Каждый третий — ты только представь! Нация дебилов. А на их правительство посмотри — старые, больные все. Скоро у них нормальных совсем не останется.
— Ты имел в виду артиста? — поинтересовался Гасан, изучающе рассматривая меня. — Это имя такое — Шура?
— Точно, имел, — согласился я. — Есть такое имечко. Что поделать, если разные понятия у нас именуются одинаково. У нас — певун, у вас — орган госуправления. Но по сути, как мне кажется, они одинаковы. Клоуны…
— Ну, слава Аллаху! — облегченно пробормотал Гасан, не дослушав мою сентенцию и вновь проявляя заботу. — Ты давай приляг, отдохни немного. Тебе, наверно, тяжело сидеть. Береги себя, Иван, — ты нам нужен.
— Шутит, значит, — констатировал Хафиз после того, как Гасан оставил меня в покое и в очередной раз присел на корточки у машины. — Это хорошо — значит, не сдурел окончательно. Хотя знает, что приговорен. Настоящий воин — уважаю таких. Если меня русские в плен поймают и на расстрел поведут, я тоже буду так себя вести: шутить и прикалываться. И умру гордо, смеясь над ними! Пусть эти трусливые овцы видят, как гордо умирает горный волк!