Сын Альбиона (Жена-дитя), (Жена-девочка)
Шрифт:
Мейнарду было все равно, и он не завидовал его уверенности и обществу. Он только подумал:
«Странно, что в каждый неприятный момент моей жизни снова появляются эти люди из Ньюпорта — в Париже и теперь, возле Лондона, когда я испытываю самое сильное горе!»
Он продолжал раздумывать над этим совпадением, пока носильщик не усадил его вместе с багажом в кэб.
Не понимая причины его отрешенности, этот служащий тем не менее был недоволен.
Сильно хлопнув дверцей, он напомнил пассажиру, что тот не дал на чай!
Глава LXIII
«ЭТО
Сев в кэб, капитан Мейнард вместе со своим багажом благополучно прибыл на Портмен Сквер.
У него был с собой ключ, поэтому он зашел, не потревожив хозяйку.
Он снова оказался в своей квартире, постель приглашала лечь, но он не мог уснуть. Всю ночь метался он в постели и думал о Бланш Вернон.
Джули Гирдвуд заставила его отвлечься, но как только эта леди вышла из вагона, он перестал о ней думать.
Как только она исчезла на платформе, в воображении Мейнарда снова возникла дочь баронета, снова увидел он ее розовые щеки и золотые волосы.
Препятствия, возникшие между ними, неприятны, о них можно только сожалеть. Но, думая о них, Мейнард не чувствовал себя несчастным. Да и как могло быть иначе, если в ушах его еще звучала ее нежная речь. Он снова достал листок и перечел при свете лампы, что на нем написано.
С болью прочел он: «Папа… никогда не разрешит мне снова с вами увидеться». Но это не мешает ему сохранить надежду.
Сейчас не средневековье, и Англия не страна монастырей, в которой все зависит от родительского согласия. Тем не менее, власть отца может быть препятствием, и с ней следует считаться. Да Мейнард и не думал иначе.
Между гордым баронетом и им самим препятствие, которое он, возможно, никогда не преодолеет, — социальная пропасть навсегда разделит их!
Есть ли способы преодолеть эту пропасть? Можно ли придумать такой способ?
Долгие часы эти мысли не давали ему покоя. Но в конце концов он уснул, так и не найдя выхода.
В то же самое время Бланш тоже не спала — и думала о том же.
Но были у нее и другие мысли и страхи. Ей еще предстояло встретиться с отцом!
Убежав к себе, она с того часа своего стыда не виделась с ним.
Но утром им придется встретиться — и, может быть, он потребует у нее признания.
Может показаться, что больше рассказывать не о чем. Но сама по себе необходимость успокаивать отца и повторять то, что уже было сказано, вызывала боль.
К тому же был еще один ее проступок — тайная записка. Она писала ее торопливо, уступив инстинкту любви, охваченная волнением страсти.
Теперь, в своей спокойной комнате, когда миновал приступ отчаянной храбрости, она сомневалась, правильно ли поступила.
Она не раскаивалась в сделанном, но опасалась последствий. Что, если отец узнает и об этом? А если заподозрит и спросит ее?
Она знала, что должна будет сознаться. Она слишком молода и невинна, чтобы думать об обмане. Она только что совершила обман, но совсем другое дело сказать неправду. По сравнению с такой ложью даже напускная стыдливость кажется простительной.
Но отец не потерпит лжи, и она это знала. Он сердит из-за того, что уже знает, и ее проступок усилит его негодование, возможно, превратит его в бурю. Как ей это выдержать?
Она лежала в страхе и думала.
— Дорогая Сэбби, — сказала она наконец, — как ты думаешь, он подозревает?
Вопрос был адресован цветной служанке, которая лежала на диване в соседней прихожей. Молодая хозяйка попросила ее лечь там, чтобы иметь возможность поговорить и успокоиться.
— Что заподозрит? И кто должен заподозрить?
— Я говорю о записке, которую ты отдала ему. Мой отец.
— Ваш отец? Я ему не отдавала никакой записки. Вы не в своем уме, мисси Бланш!
— Нет, нет! Я говорю о листочке, который ты отдала ему.
— О, масса Мейнар! Конечно, я ему отдала.
— И ты думаешь, вас никто не видел?
— Я об этом ничего не думаю. Конечно, никто не видел Сэбби! Она положила маленький листочек в карман джентльмена, в наружный карман, и он совсем скрылся из виду. Успокойтесь, мисси Бланш! Никто не видел этого. Нужно иметь глаза Аргуса, [156] чтобы увидеть.
Такая крайняя уверенность говорила о том, что у Сабины есть сомнения.
И действительно, она заметила на себе взгляд, хотя это не был взгляд Аргуса. Эти глаза принадлежали кузену Бланш Скадамору.
156
Аргус — в греческой мифологии стоглазый страж.
Креолка подозревала, что он видел, как она передала записку, но постаралась сохранить свои подозрения при себе.
— Нет, мисси, дорогая, — продолжала она, — не занимайте свою голову этим. Сэбби передала записку. Почему ваш отец должен что-то подозревать?
— Не знаю, — ответила девушка. — Но не могу справиться со страхом.
Она некоторое время лежала молча, продолжая о чем-то думать.
— А что он тебе сказал, Сэбби? — спросила она наконец.
— Вы имеете в виду массу Мейнара?
— Да.
— Мало сказал. У него не было времени.
— Но он что-то сказал?
— О, да, — протянула Сэбби в поисках ответа. — Сказал: «Сэбби, добрая Сэбби. Передай мисси Бланш: что бы ни случилось, я ее люблю и буду любить».
Сочиняя эту страстную речь, креолка проявила природную хитрость, свойственную этому народу, и ловкость владения языком.
Это была выдумка, к тому же банальная. Тем не менее, она доставила девушке огромное удовольствие, чего и добивалась служанка.