Сын Архидемона (Тетралогия)
Шрифт:
– Чего? – не сразу понял я. – Ты это о чем?.. а!.. В смысле, женат ли я?
– Да, именно.
– Нет, по жизни холостой. Девушки меня не любят… почему–то. Фиг знает, почему. По яцхеновским стандартам я очень даже привлекателен. А ты сам–то женат?
– Вдовец, – смиренно опустил глаза гоблин. – Моя дражайшая супруга скончалась прошлой зимой, рожая мне дочь. Дочь тоже скончалась.
– Сочувствую.
– Да нет, ничего, у меня еще четверо детей есть… – рассеянно ответил Цеймурд. – Два сына и две дочери. И три
Я удивленно вытаращился. Ничего себе у гоблинов с этим делом! Тридцать лет с небольшим – а уже трижды дедушка. И при этом сам еще гоблинят стругать не бросил. Неудивительно, что они плодятся быстрее китайцев.
– А сколько лет–то детишкам? – из вежливости спросил я.
– Сыновьям – восемнадцать и четырнадцать, дочерям – шестнадцать и тринадцать. У старшего сына подрастают двое детей, у старшей дочери недавно родился первенец. Младшая тоже скоро должна порадовать – четвертый месяц уж, как понесла. Думаю, к концу лета ощенится.
Вот оно как. У них и беременность протекает раза в полтора быстрее, чем у людей. Оно логично, конечно.
Только чего это он так грубо о собственной дочери? «Понесла», «ощенится»… прямо как о собаке. Или у гоблинов так принято?
Не буду спрашивать, больно уж тема скользкая.
– Ариэль, а ты замужем? – скучающе спросил я.
– Нет, – как–то странно сузила глаза эльфийка. – И задавать такие вопросы в лоб – некультурно.
– А чего не замужем? Не берет никто?
– Твой язык грязен, как гоблинская подошва.
– У меня чистые, – забеспокоился Цеймурд, осматривая ноги.
– Это просто такое расхожее выражение. Простите, пан Цеймурд, я не желала вас обидеть.
– Ну ладно, если вдруг соберешься замуж – бери меня в подружки невесты, – рассеянно предложил я, колупая стекло пальцем. До меня неожиданно дошло, что последние несколько минут за окном подозрительно темновато. А ведь до вечера еще далеко.
Оказалось, что мы как–то очень незаметно въехали в лес. И не просто какой–то там лесок, а настоящий дремучий бор. Исполинские дубы – даже не столетние, а тысячелетние. В Беловежской Пуще такие изредка встречаются.
Но тут – не изредка. Каждый из этих лесных великанов можно обнести заборчиком и поставить табличку – «Исторический памятник, охраняется государством». Боюсь даже представить, сколько этим колоссам лет.
– Божелесье, – тихо произнесла Аурэлиэль, глядя в окно. – Извечный оплот Народа.
– Это мы что, уже в землях эльфов? – уточнил я.
– Да. Сам не видишь?
И верно, мог бы догадаться. На территориях людей таких дубрав не встретишь. Если амазонская сельва – «легкие планеты», то эльфийское божелесье – «легкие Европы».
– Патрон, «легкие планеты» – это скорее как раз леса умеренной зоны, – заметил Рабан. – Российские и канадские прежде всего. А тропические так называть неверно.
– Это почему еще?
– Понимаешь, тропические леса, конечно, производят очень много кислорода, но одновременно с этим еще и постоянно разлагают органические вещества. В результате весь углекислый газ они сами же и возвращают обратно в атмосферу. Плюс еще и дополнительный кислород при этом потребляется. Так что называть амазонскую сельву «легкими планеты» – это просто широко распространенное заблуждение. От сибирской тайги в этом смысле пользы гораздо больше.
– Я мало что понял, но тебе верю на слово, – лениво согласился я.
Напрягаю Направление, сканируя окрестности. Удается это не так–то просто – здесь в воздухе словно висит какая–то дымка. Направление работает с перебоями, информация поступает в сильном искажении. Как будто повязку на глаза надели.
Дорога причудливо петляет меж деревьев. Кони перебирают ногами медленно, с явной настороженностью. Домашние животные, прирученные людьми на заре времен, они чувствуют себя не в своей тарелке в этом царстве дикой природы. В эльфийской богороще куда естественнее смотрится единорог, чем запряженная лошадьми карета.
Единорог. Не веря своим глазам, я уставился в прогал между гигантскими дубами. Как в воду глядел – там и в самом деле виднеется самый настоящий единорог. Белоснежный красавец, похожий на тонконогого жеребца с ослиным хвостом и витым рогом во лбу. На нас смотрит без малейшего страха, однако на контакт явно идти не собирается.
– Единороги говорящие? – задал вопрос в никуда я.
– Нет, – ответила Аурэлиэль. – Они не могут говорить в привычном тебе смысле. Но они понимают любой язык и могут общаться с Народом через… это трудно объяснить непосвященному. Люди их не понимают, но мы понимаем.
– То есть они разумны, – печально произнес я. – Жаль.
– Почему?
– Так…
Не стану же я объяснять, что мне пришло желание попробовать на вкус единорожье мясо? Окажись эта лошадка обычным животным – вполне возможно, отправился бы сейчас на охоту.
Кажется, единорог это мое желание тоже уловил. В огромных влажных глазах появилось какое–то странное выражение… презрение, что ли? Или этакая брезгливая жалость?
Однако с места он по–прежнему не тронулся. Так и простоял неподвижно, пока наша карета не скрылась за поворотом. Я довольно долго смотрел через заднее окошко.
Вообще, чувствуется, что эльфы воспринимают понятие «государство» совершенно иначе, чем мы. То есть не мы, а люди. Я ведь яцхен, хотя подсознательно все еще считаю себя человеком и иногда путаюсь.
Неважно, в общем. Суть в том, что у эльфов нет такой вещи, как государственная граница. Рубежи у них нечеткие, почти прозрачные. На картах эльфийские территории очерчиваются пунктирной линией. У них не бывает таможен, посольств и прочих атрибутов такого рода. Всякий волен входить в эти священные леса по своему желанию.