Сын Архидемона (Тетралогия)
Шрифт:
– Что тут, падре? – тихо спросил я у дю Шевуа.
Дотембрийский кардинал в этом участия не принимает – он в другой группе, поменьше. Здесь разбирают палицы и булавы, внимательно выслушивают наставления какого–то престарелого монаха с жутким шрамом на половину лица.
– Это добрый брат Ральф, – пояснил кардинал, похлопывая по ладони крестом–кистенем. – Бывший воевода одного королевства. Лет десять назад оставил ратные дела и вступил в орден святого Доминика. Мы доверили ему составить план грядущей обороны.
– Падре, а вы что,
– А ты как думал, рожа трехглазая? Господь не помогает тем, кто сидит сложа руки и ждет милостыни.
– На Бога надейся, а сам не плошай? – понимающе сказал я.
– Именно. Господь помогает только тому, кто помогает себе сам.
Пол вздрогнул. В собор вошел морщинистый великан с гигантской дубиной. Я удивленно узнал в нем святого отца Крэйга – единственного огра–кардинала.
– А ты, гляжу, сохранил свою жердину? – буркнул дю Шевуа.
– Сохранил, – пробасил отец Крэйг. – Так, на всякий случай. Хотя надевая сутану, думал, что больше мне эта дубина не понадобится…
– А почему у всех только дубины? – поинтересовался я.
– Духовному сословию запрещено проливать кровь, – ответил дю Шевуа. – Мы используем только дробящее оружие.
– Как твое мнение, фра Роже, продержимся? – спросил плечистый епископ.
– Продержимся. Должны продержаться до…
– До чего? – устало спросил я. – Всех все равно ж не перебьем…
– Известно ли тебе, что уныние лишь по случайности не вошло в число смертных грехов? – сурово спросил дю Шевуа. – Нам не требуется истреблять всех этих несчастных. И если поможет Господь, то и не придется.
– Это в смысле?.. – не понял.
– Известно ли тебе, что сегодня за день?
– М–м–м… Воскресенье вроде?..
– А число?
– Двадцать… или тридцать… блин, я со счета давно сбился.
– Двадцать девятое июня. День святых апостолов Петра и Павла. Праздничный день.
– Угу. Здорово. Давайте тогда праздновать, что ли?
– Не юродствуй. Помнишь ли, что я рассказывал о том, как сам некогда был болен шатиризмом?
– Приблизительно.
– Помнишь, что я говорил насчет того, что человека, еще не обратившегося в полного шатира, можно исцелить? Как меня исцелили.
– Помню.
– А известно ли тебе, как это делается?
– Нет, об этом речь не заходила. И как?..
– Всего–навсего обычная индульгенция. Отпущение грехов. Шатиризм – это такая болезнь, которая взрастает на твоих собственных поступках и деяниях. Чем их больше, тем легче шатиру тебя поглотить и занять твое место. Грехи – та лазейка, которая дает демону власть над человеком. А безгрешная душа неподвластна нечистой силе. Именно так в свое время исцелили меня – отпустили грехи. Когда душа очищается, шатир отступает прочь, лишаясь лакомой пищи. Так можно исцелить и других.
– Круто! – оценил я. – Значит, еще не все потеряно?
– Не все. Тех, кто еще не превратился, еще можно вернуть обратно.
– Только вот проблема в том, что их до хрена и больше… Замонаетесь каждому персонально грехи отпускать…
– А каждому персонально и не надо. Папа – наместник Господа на земле. В его руках ключи Царствия Небесного. Что он свяжет на земле, то будет связано и на небесах, что он разрешит на земле, то будет разрешено и на небесах. А сегодня еще и праздничный день. Если объявить всему народу общую индульгенцию, это очистит души и изгонит из них бесов.
Я почувствовал резкое облегчение. Не все, значит, потеряно. Пазузу еще можно будет показать ядреный кукиш.
– Тогда чего ждем–то?! – возмутился я. – Давайте быстрее уже!
– Не все так просто, рожа демонская! – вспылил кардинал. – Думаешь, это тебе детские игрушки?! Раз–два, волшебный стишок прочитал – и готово?! Чтобы выдать индульгенцию целому городу, Его Святейшеству вначале нужно полностью очиститься самому. Сейчас он молится в надежде на озарение. И мы даже приблизительно не знаем, как долго это продлится. И именно поэтому я тебя сюда и позвал.
– Слушаю.
– Ни одна тварь и близко не должна подойти к собору, пока Его Святейшество не будет полностью готов. Понял? Мы должны выиграть время. Любой ценой.
Чего ж тут непонятного? Выглянув из собора, я понял, что выиграть время действительно жизненно важно. На ватиканский холм надвигается целая армия шатиров – их уже многие сотни. Двухметровые уроды с глазами навыкате прут, как прибойная волна.
Однако в их действиях появилась некая упорядоченность. Это уже не просто тупая звериная орда – монстры выстраиваются в шеренги, почти как настоящие солдаты. Ими словно кто–то управляет… хотя почему словно? Ими действительно управляют, и нетрудно догадаться – кто. Пазузу решил попробовать себя в роли главнокомандующего.
И он явно собирается стереть Ватикан с лица земли.
Ополчение тоже выстраивается колоннами. Брат Ральф кутается в рясу, раздает всем сухие указания. Осуществляет общее руководство. Огров разделил на две части и отправил на фланги, из цвергов сформировал центральную защитную линию, эльфийских лучников выдвинул вперед, рыцарскую конницу отдал на попечение королю Гастону.
Французский король сейчас рядом с боевым конем, в окружении лучших своих рыцарей. Стоит на коленях, воткнув меч в землю так, что тот стал подобием креста. Сложив молитвенно руки, читает вслух надпись, серебром выгравированную на клинке.
– Во Имя Спасителя нашего, Господа Вселенной, – тихо прочел король Гастон. – Во Имя Матери Иисуса. Во имя Иисуса Всемогущего, Сына Бога. Спаситель.
Дочитав молитву, король–рыцарь благоговейно коснулся губами навершия рукояти. Наверное, у него там и в самом деле какая–то святыня. Чьи–то мощи.
Выдернув меч из земли, Гастон Первый позволил себе улыбнуться. Приблизил лицо вплотную к рукояти и прошептал так тихо, что даже я услышал с превеликим трудом:
– Не подведи меня и в этом бою, хорошо?