Сын башмачника. Андерсен

Трофимов Александр

Долго бродил Андерсен-старший над угрюмой рекой, размышляя о своей тяжкой судьбе, о жене и, наконец, о самом главном в своей несостоявшейся жизни, о сыне — маленьком Гансике, чьи глаза, казалось, были рядом с ним, в нём самом, в отце, смотрели на него отовсюду. Ему страшно было от мысли, что и сына постигнет участь абсолютного неудачника, что и он будет все дни гнуть спину за работой, которая не принесёт ни денег, ни радости, и вся-то его жизнь уйдёт в песок, как вот эта речная волна, скучная и серая, как жизнь их городка.

И

эта обыденная, равнодушная к беднякам жизнь виделась башмачнику совершенной тюрьмой, и стенами этой тюрьмы была его ежедневная работа, а потолком — равнодушное, каменное небо, готовое обрушиться на любого из неудачников.

И от невозможности стать свободным, не унижаться всю оставшуюся жизнь ради куска хлеба он почувствовал, что каменеет, и уже ему было стыдно, что он не может защитить своего нежного, всем сердцем любимого сына от надругательств жизни.

Странным образом эти его мысли сочетались с мыслями жены, которая тоже думала о маленьком Андерсене, но в отличие от мужа всей силой души молила всё то же небо о счастливой участи для своего сына, ведь никто из людей Оденсе не мог помочь ему.

Нужная книга была для него как луч солнца в безжизненный зимний день.

Она вспоминала, как нищие родители выгоняли её из дома просить милостыню, а она всё время пряталась под мостом, и как деревянные её башмаки с налипшей на них грязью тяжело сидели на её худых детских ногах... А сегодня она верила, верила, что Бог поможет её сыну, такому особенному, ведь должен же Бог сделать хорошее хоть кому-то из их семьи.

Андерсен играл в куклы.

— Не играй ты в куклы, как девочка, сходи лучше на улицу. Поиграй с мальчишками.

— Но мне неинтересно с ними играть. И они ругаются нехорошими словами. Лучше я побуду дома. Ведь мой театр соскучился по мне. Я придумал новую пьесу. Если ты посмотришь её, то вдоволь насмеёшься.

— Хорошо, я посмотрю твою пьесу. Но сначала хорошо бы узнать, где твой отец.

— Он скорее всего на берегу. Он в последнее время так часто ходит на берег и сидит там.

— Просто сидит?

— Да, просто сидит.

— Но он должен работать. Хватит того, что по воскресеньям вы уходите в лес.

— Но если папа не будет ходить в лес, он умрёт.

— Что ты такое говоришь, маленький Андерсен? Почему ты так говоришь?

— Я это чувствую.

— Ну, хорошо, пойди на реку и приведи своего отца, а то сердце колет у меня, словно к беде.

Мальчик оставил вырезанные отцом игрушки и побежал на берег. Отец сидел на камне и смотрел вдаль, на тропинку, словно там мог показаться волшебник, который принесёт ему счастье.

— Нас мама зовёт, — подбегая к отцу, сказал Андерсен.

— Сейчас мы пойдём.

— Ты не плакал? — спросил Андерсен.

— Нет, конечно.

— Сделай мне новую игрушку, а то к старым я привык уже.

— Как только у

меня будет поменьше работы, я её сделаю. Договорились?

— Договорились.

И они, взявшись за руки, пошли домой. Держа его пальчики — тонкие, словно девичьи, — в своих больших деревянных пальцах, отец подумал, что если сына приобщить сейчас к своей работе, то уже через год-два пальцы его станут совсем другими, и куклам будет больно, когда новые пальцы мальчика станут играть в этими куклами...

СЕМЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ

— Давай смастерим полку! — предложил отец маленького сказочника.

— Книжную! — вспыхнул от радости сын.

— У нас есть одна, — строго заявила экономная хозяйка семьи и хранительница чистоты в доме Мария Андерсен.

— Книжкам тесно! — сказал ребёнок.

— А нам? — справедливо заметила мать.

— Мам, ну разреши нам. Мы можем ставить на полку и кукол, ведь им так холодно на полу. Сквозняк заставит их заболеть, и придётся им покупать лекарства.

Родители рассмеялись. Мальчик так любил, когда родители смеялись над его, как говорил отец, «заковыристыми» словечками. В эту минуту он чувствовал с ними особую близость.

— Ну, покуролесь словами, — одобрил отец.

Подбодрённый родительским смехом, мальчик продолжал:

— По ночам книги будут рассказывать моим куклам замечательные истории, которые читал папа. И куклы поумнеют.

— Ой, надо же, не могу, куклы поумнеют, — давилась от смеха неизвестно откуда появившаяся соседка. — Вы только послушайте, чему Андерсены учат сына. Поумнеть может человек, а куклы — они и есть куклы. Одно слово — чурбаны.

— Нет, я точно знаю, что мои куклы живые! — твёрдо сказал сын башмачника. Его слова были тверды, как башмаки. — Я разговаривал с ними, и они просили, чтобы я читал им книги. Но читать я не умею, а отцу некогда читать для кукол, поэтому книги сами расскажут свои страницы.

— «Расскажут свои страницы». Странный ребёнок растёт у вас.

— Зачем пришла? — строго спросил отец.

— Ой, забыла. Конечно же, за солью. Нет ли, Мария, лишней горсточки соли? Или мальчик насыпал всю соль куклам в еду, чтобы они быстрее просолились? — рассмеялась вредная соседка.

Соседку так и подмывало ещё посмеяться над ребёнком, но молчание, воцарившееся в комнате, выгнало её за дверь. Там она повторила:

— Это надо же! Куклы у него слушают книги.

После её ухода праздничное настроение в комнате исчезло.

— Всё равно книги расскажут всё, что знают, моим куклам. И мои куклы будут самыми умными куклами в Оденсе, — громко сказал Ганс.

— Конечно, будут, — пообещал отец. А мать промолчала. И было молчание её серебром. А слова отца были золотом.