Сын боярский. Победы фельдъегеря
Шрифт:
Спать Алексей в ложбинку пошёл, к дереву. Вокруг лагеря рязанцев князь дозоры выставил – пешие и конные: от крымчаков любой пакости ожидать можно.
Алексей веки смежил, в дрёму уже впадать стал – перед поединком сил набраться надо, выспаться, чтобы голова свежая была. В бою не только саблей махать надо, но и думать.
И снова ему ворон привиделся. Вместо крыльев руки выросли, тело человеческое, а лицо – Остриса, старого друга.
– Ох, Алексий, – назвал он его на византийский манер, с ударением на втором слоге, – всё не сидится
Видение исчезло. Да и было ли оно или просто сон приснился?
Алексей проснулся бодрым и полным сил. Солнце уже поднялось, над речкой клубился клочьями туман. Дежурные на кострах варили кулеш. Лагерь неспешно оживал.
Заставские позавтракали.
Глядя на Алексея, Казначеев неодобрительно покачал головой:
– Не ел бы ты, Алексей!
– Без еды и силы не будет, боярин! А битва мне предстоит тяжёлая, противник мой зело огромен. Но я убью его!
Сказал он слова эти со всей уверенностью, на какую был способен, как будто уже знал исход поединка. И ратники, хлебавшие с ним кулеш из одного котла, поверили в победу.
Потом воины разобрали лошадей из табуна и выстроились на возвышенном берегу. В центре – князь с воеводой, свита.
Через некоторое время от татар снова явился переговорщик, поприветствовал князя.
– Готов ли твой ратник, князь? Или желающих сразиться не нашлось? – с вызовом спросил он.
– Разве в войске моём мало храбрых воинов? – спокойно спросил князь. – Мой поединщик готов.
– Биться будем конно и оружно.
По дружине пробежал лёгкий гул голосов. Стало быть, до смерти одного из поединщиков.
– Когда начинаем?
– Прямо сейчас. Наш богатур, Тагир-батыр, уже готов.
Переговорщик ускакал, надменно ухмыляясь. Русские не видели, какой у крымчаков воин, и потому думают, что они выиграют схватку. Но против Тагира ещё никто устоять не мог.
Князь через боярина подозвал к себе Алексея, и когда тот подъехал, спросил:
– Не передумал?
– Нет, князь, слово моё твёрдо. Верь, я убью противника, добуду победу.
– Против солнца не вставай, оно в глаза бить будет, слепить.
– Учту.
– Тогда Бог тебе в помощь!
Алексей съехал к реке, перебрался на другой берег и обернулся. В груди нарастало волнение.
– Братья, если что – не поминайте лихом!
Лошадь шла спокойно.
Увидев Алексея, от группы татар отделился Тагир. Опа! Сам здоров как бык, грудная клетка шириной что «Запорожец». Шлем блистает, кольчуга переливается. И конь ему под стать – где только взяли такого? Не трофейный ли, из Литвы или других дальних краёв?
От сотен крымчаков исходили явно ощутимые флюиды злобы, агрессии – они были посланцами ада. Ведь добро всегда добром делится, ад же жадно пожирает. Вот и степняки алкали чужого добра, пленных.
Чем
Было страшновато – только дурак не боится смерти. Но страшна не сама смерть, это только миг, тонкая грань между жизнью и небытиём, вечностью – страшно само ожидание смерти. Тем более когда ты молод, полон сил и планов, и тебе кажется, жизнь бесконечна и всё лучшее ещё впереди.
Позади Тагира, держась метрах в двадцати, ехал ещё один степняк – без оружия, держа на палке белый флаг. Он был нечто вроде судьи, устроителем.
Его увидели и на нашей стороне. От рязанцев стремглав поскакал один из княжеских дружинников.
Тагир и Алексей остановились друг против друга в полусотне метров. Лицо крымчака было плоским, узкоглазым, кожа медного оттенка – в нём явно чувствовалась монгольская кровь. И на лице – никаких чувств, абсолютно каменное. Жуткая маска убийцы.
Судьи съехались, начали разговор. Потом поспорили, горячо размахивая руками, – каждый старался дать своему бойцу более выгодную позицию. Если бы бой происходил в полдень и солнце стояло в зените, позиции были бы равны. Но солнце ещё не успело взойти высоко, и тому, кто оказался бы в бою против востока, солнечные лучи били бы в глаза. И развернуть поединщиков по линии север-юг тоже невозможно, оба войска фактически не увидят поединок.
И всё-таки судьи пришли к единому мнению. Алексею показали место на северо-запад, татарину – на юго-восток, и они разъехались.
Судьи стояли в центре, татарин поднял белый флаг.
Алексей вытащил из петли копьё. Он хорошо владел этим оружием, ещё будучи обученным в гоплитах, а потом и в катафрактах.
Однако татарин имел преимущества. Его копьё было заметно длиннее, на метр, не меньше – такое же преимущество дают в кулачном бою более длинные руки у одного из бойцов.
Алексей поднял копьё наизготовку, в левую руку взял щит. Щит был не его – лёгкий, круглый, а одного из воинов заставы – каплевидный, тяжёлый, окованный железом. Такой больше подходит для встречного копейного конного боя.
Алексей облизал сохнущие от волнения губы.
Татарин резко взмахнул флагом, и Алексей начал разгонять коня.
Крымчак всё ближе, он вырастает на глазах – до чего же он огромен!
В последний миг Алексей направил копьё в щит противника, сам резко отклонившись вправо, за шею коня. Удар, треск! Левую руку как кувалдой ударило, отсушило.
Выпрямившись в седле, Алексей увидел, что от его щита остались только умбон и ручка. Он отбросил в сторону остатки, и оказалось, что у копья наконечника, называемого рожном, тоже нет – отломился вместе с древком. А ведь хорошее, прочное древко было.