Сын дракона, внук дракона
Шрифт:
П. отрешенным помутневшим взором уставился на него, непроизвольно поматывая головой. Потом растерянно глянул на меня, не в силах осмыслить сказанное. Я молча кивнул.
— Не может быть… — прошептал он.
— Увы, — возразил я, — сейчас решается, какая из организаций получит более жирный кусок пирога, и они из шкуры вылезут, только чтобы помешать нам. Для них мы страшнее американцев, таковы жестокие реалии.
Задунайский вздохнул.
— Не думал, что придется схватиться с собратьями… До сих пор мы жили в мире… Неужели ГРУ тоже обратилось к духам и магии?
— А
Внезапно прямо над столом появилось голубоватое свечение голо, и к нам присоединилась еще одна персона, иначе нового участника совещания я назвать не могу. Отдельно взятую голову при всем желании не сочтешь человеком. А вот то, что Главный Маршал больше не менял облика, поразило меня куда сильнее, чем все его предыдущие трансформации. Единственное, что он позволил себе — сменить сияющий золотым шитьем мундир на партикулярное платье. Ошибаются не верящие в существование телепатии. Иначе как объяснить появление маршала в самые неподходящие моменты?
Маршал ничего не сказал, лишь мрачно сверкнуло пенсне.
Я вскочил и поспешно отрапортовал:
— Ведется расследование! Результаты будут доложены не позднее завтрашнего дня. Полковник Ерофей оставлен мною на месте происшествия, чтобы во взаимодействии с полковником Свенторжецким принять меры по обеспечению безопасности базы.
И вновь я был поражен. Маршала отнюдь не обманул мой бодрый тон. Скорее наоборот, он был немного огорчен, потому что ответил не сразу. Только когда пауза уж слишком затянулась, маршал грустно произнес:
— Демократия в опасности…
Задунайский прищурился. Ему-то подобные проблемы до лампочки. Я не заблуждаюсь относительно облика своих подчиненных, знаю, кого брал. Зато П. отреагировал именно так, как я предполагал: он вскочил и выпалил:
— Мы не допустим! Грудью встанем на защиту священных завоеваний мира и демократии!
С ним тоже все предельно ясно. Sapiens qui prospisit. Мудр тот, кто предвидит. А я просчитал все его поступки на пять ходов вперед. Полковник П. был для меня открытой книгой, уточню: книгой не сложнее букваря…
— Я знаю это, — с некоторой натугой улыбнулся маршал. — Никогда не сомневался в преданности сотрудников министерства безопасности идеалам свободы и демократии. Ведь мы всегда стояли на страже… Впрочем, речь сейчас не об этом. По сведениям из достоверных источников, не подлежащих оглашению, дерзкое нападение — только первый шаг в цепи диверсий, направленной на подрыв внутренней стабильности государства.
— Но ведь это заговор… — промямлил П.
— Совершенно верно, — кивнул маршал. — Преступный заговор.
— Измена Родине… Расстрел… — прохрипел П.
— Кого? — ласково переспросил маршал. — Вурдалаков?
Задунайский тяжко вздохнул. Он органически не переваривал жаргонного словечка «вурдалак». Для честного волкодлака оно стало смертельым оскорблением, все равно что источник информации назвать стукачом. При этом ненависть Задунайского странным образом перелилась на поэзию. Он не раз говаривал: «Будь моя воля, я бы всех поэтов…» Синеватые глаза вспыхивали багровым огнем, а из кончиков пальцев выдвигались острые когти. Приводящий его в бешенство термин «вурдалак» пустил в оборот Пушкин. Вот Задунайский и возненавидел всех поэтов и всю поэзию чохом, считая их виновниками оскорблений и унижений.
— Я тоже так думаю, товарищ маршал, — рискнул вставить я. — Если мы открыто назовем, м-м… национальную принадлежность нападавших, нас определенно неправильно поймут. А вдобавок еще и засмеют. Если же поймут правильно, то это будем иметь просто роковые последствия. Утеря секретности, расшифровка Тринадцатого Управления… Все и перечислить невозможно. Лично я не берусь оценить вред, причиненный подобной неосторожностью.
Маршал кивнул.
— Ваши предложения в связи с этим?
— Мы должны отреагировать с быстротой молнии. Дело огласке е предавать, наоборот, засекретить, насколько это возможно.
— И, разумеется, нанести ответный удар! — радостно закончил П.
Все так и поперхнулись, словно на стол было подано нечто совершенно несъедобное.
— Я, э-э… полагаю как раз следует воздерживаться от проявлений видимой активности, — промолвил Задунайский, сделав упор на слове «видимой». — Пусть думают, что мы проглотили наживку, а мы тем временем…
— Постараемся лишить наших друзей опоры среди спецконтингента,
— сформулировал я. — Одновременно мы должны резко увеличить нашу собственную численность.
— Резонно, — одобрил маршал. — Каким образом вы намерены это сделать?
После некоторой заминки я продолжил:
— Противник сам подсказал нам путь. Мы больше не имеем права заниматься пассивным поиском домовых, леших и прочей нечисти. Во-первых, это отнимает слишком много времени при мало обнадеживающих результатах. Во-вторых, выяснилось, что они не питают склонности к проведению активных наступатльных операций, что крайне негативно сказывается на деятельности Управления. Ни одна кампания не выигрывается только обороной, пусть даже блестяще организованной. Мать победы — решительное наступление.
— Вполне с вами согласен, — поощрил маршал.
Я снова замялся. Нелегко переступать через въевшиеся привычки. Однако, если дело требует, мы обязаны. Молчание затянулось, П. нетерпеливо кашлянул. Я сглотнул вязкую слюну и продолжил:
— Поэтому я прошу вашей санкции на привлечение к сотрудничеству вампиров и упырей не только в качестве консультантов, но и как активных боевых единиц. — Задунайский радостно заулыбался, обнажив кривые клыки. Его нетрудно понять — надоело быть белой вороной. — Причем я надеюсь, что полковник, — кивок в сторону Задунайского, — в силу отличного знакомства с проблемой, поможет не только в поиске новых сотрудников, но и в… переквалификации старых.