Сын лейтенанта Шмидта

Сахарнов Святослав Владимирович

— Казимир, — спросил он, — когда вы уезжаете? Небольшая просьба: багажа у вас нет, чемоданчик с носками и бритвой «Жилетт» — не багаж. Захватите с собой, кроме чемоданчика, в Варшаву даму. Небольшая формальность: предварительно вам придется с ней расписаться. Не вздрагивайте — прогулки на черной машине с куклой на капоте не будет, но свадебный марш вам придется выслушать. И в Варшаве недель- ку-другую ее потерпеть. Спать можете у друзей. Затем она вас бросит. Полагаю, махнет прямо в Париж. Так что никакой опасности, как автомобилист вы рискуете больше. Сколько водителей разбивается ежедневно в Варшаве? Пять… Вот видите?! Целость

сердца я вам гарантирую — она не в вашем вкусе… Идет?

Казимир Ковальский вздохнул:

— Дурацтово. Но я не могу отказать вам, Шмидт. Вы мне нравитесь. На веселье, на свадьбу мне ходзить с квятами? Я не хче вымянеч злотые.

— Менять злотые не придется. Цветы на свадьбу куплю сам. Ваше дело, когда женщина-чиновник в кремпленовом костюме спросит, согласны ли вы вступить в брак, не ошибитесь и не скажите честно: «Нет».

— Ну, как, — обеспокоенно спросил вечером Кочегаров, с которым Николай еще днем поделился своим планом.

— Вы насчет Гименея? Божку придется извлечь из сундука потрепанные гирлянды и закопченный от частого употребления факел. Невеста почти не сопротивлялась. Что значит задеть в сердце женщины чувствительную струну! Сказала, что давно мечтала встретить влюбленного в автомобили мужчину; комплект — густые волосы и лицо, которое хранит следы не только побед, но и поражений. Сказала, что обожает запах бензина и машинного масла.

— Польша ее не смутила?

— Страна пребывания не имеет значения. Главное для нее — союз любящих сердец. Как вы считаете, Федя, что такое любовь?

Бывший моряк погладил плохо выбритую щеку.

— Это когда женщина говорит: «Сними носки, я их постираю», — неуверенно произнес он. — Или: «Сегодня в магазине сметана была по сто пятьдесят».

Горькая складка обозначилась в углу рта председателя товарищества.

— Ах, Федя, Федя, — сказал он. — Как много вы потеряли в жизни. Любовь — это катастрофа. Один негр задушил жену только за то, что их общий знакомый помахал перед его носом дамским платком… Как вы думаете, меня завтра выберут? Я стану управляющим?

Глава девятая

ЧТО СОВЕТОВАЛ ГОГОЛЬ ДОСТОЕВСКОМУ

Вывешенный в парадном подъезде квадратный клочок бумаги, на котором председатель кооператива сообщала жильцам о том, что покидает свой пост по обстоятельствам личного характера, произвел в доме эффект палки, воткнутой в муравейник. Взбудораженные жильцы рыжими ручейками пробегали по коридорам и, собравшись кучками около приоткрытых дверей, обсуждали, что надо предпринять, чтобы их ноев ковчег не пошел ко дну. Надвигались ремонт и перекрытие за неуплату взноса злоумышленниками из «Горвода» магистрали с жизненно необходимой влагой. От перекрестных предложений возглавить правление все дружно открещивались, как вдруг среди митингующих понесся слух, что у Малоземельского есть кандидатура.

— Малоземельский — это не серьезно, — говорили одни. — У человека с такой разбитой тачкой не может быть связей. Вы слышали, как у него гремит бампер?

— Действительно, гремит, — соглашались другие. — И потом, при нынешнем окладе на место Марго кто пойдет? Никто. Может, увеличить оклад?

Против увеличения оклада дружно восстали.

Наконец слухи приобрели законченность. Делегация, посланная к Малоземельскому, вернулась с сообщением:

— Такой человек есть. Надо лишь вступить с ним в переговоры и вынести вопрос на общее собрание.

Новый

бумажный квадратик объявил день и час кооперативного веча.

Собрались на площадке второго этажа. Под тусклой лампочкой, на которой, чтобы ее не вывинтили жильцы, красной краской была нарисована неприличная буква «ж», поставили стол, а около него два стула. На них расположились старый и новый председатель. Николай сидел, закинув ногу на ногу, и с любопытством разглядывал кооперативную общественность. За годы, когда рухнул старый порядок и не был создан новый, среди людей, привыкших зарабатывать хлеб насущный, выстукивая на пишущей машинке фразы сомнительной ценности, произошли драматические изменения. Остров, на котором они так уютно жили, развалился, рассыпались на части союзы и фонды, могучая река перемен понесла эти куски в разные стороны, отчего творцам романов и повестей о колхозах, заводах и пограничных заставах оставалось только или вымирать, или искать новых хозяев.

Ничего этого Николай не знал и с любопытством рассматривал кооперативное сборище, с удовольствием обнаруживая в нем знакомые лица. Он уже раскланялся со Шпенглером, подмигнул Малоземельскому и немало удивился, узнав среди мастеров пера давно умерших, как он полагал, но знакомых ему по портретам Гоголя и Достоевского.

После того как жильцы выслушали от Маргариты сообщение о неожиданно вспыхнувшей в ее сердце страсти к иностранцу, а значит, и невозможности далее исполнять свои обязанности, начались прения.

Первым слово взял прозаик Паскин.

— Июнь уж наступил, — начал он почему-то стихами, но тут же перешел на тараканов, полы и разбитые стекла, а закончил риторическим вопросом: почему не сделан ремонт крыши?

— На ремонт не дали в этом году ни копейки, — возразила Марго.

— А водопровод? — не унимался мастер пера. — Наш дом скоро утонет, как «Титаник». Протечки просто терроризируют тех, кто живет на втором стояке.

— На втором у него две жены. С обеими зарегистрирован, ни с одной не разведен, — шепотом объяснила Марго Николаю.

— А квартирная плата! — восклицал вошедший в раж Паскин. — Растет каждый месяц, как бамбук. Хотя в кооперативе чечеточников «Астор и Фред» платят, как платили… Что делать? Кто виноват?

— Ты о себе расскажи! — выкрикнул какой- то недоброжелатель.

— И скажу. Замещая нашу председательницу во время ее брачных эскапад, я действительно не сумел ничего исправить… В общем я за то, чтобы удовлетворить.

Выступление, как ни странно, понравилось. Выслушав его, Гоголь закивал головой, а Достоевский крикнул с места:

— Дальше так жить нельзя!

После фразы из напугавшего всю страну фильма собрание забурлило: крысы… соседи… дворник, который уволился вчера… сантехник, которого нет уже месяц… Ошеломленная предательством Паскина — тот числился ее другом и действительно замещал во время каждого замужества, — Маргарита зло теребила в пальцах заявление об уходе…

Наконец в середину вечевого круга пригласили претендента.

— Господа, — сказал он, — я буду краток. В душе я тоже поэт и ненавижу слово «стояк». Но я еще и реалист. Я мог бы наобещать вам золотые горы, например снижение квартплаты за счет уменьшения штата. Вам понравилось, если бы я поклялся, что отныне не будет портиться охранная сигнализация, а мусоропровод, в который вы выбрасываете рукописи, будет расширен… Я ничего не буду обещать вам…