Сын лейтенанта Шмидта
Шрифт:
В двадцатом веке дело коллекционирования сделало зигзаг. В моду вошли оригинальные коллекции. Один чудак в Бразилии всю жизнь копил женские каблуки. Чтобы разместить коллекцию, пристроил к дому галерею. Появились собиратели камней. Не опалов или топазов, а самых обыкновенных камней, лежащих под ногами.
— Вот этот камешек я подобрал на мысе Край света, остров Шикотан, — объясняет такой любитель. — А этот мне принесли с вершины Эвереста. Вон тот булыжник подняли с мостовой, по которой везли с вещичками высылаемого за пределы страны Троцкого…
Почтовые марки, монеты, открытки и конверты. Чего только не встретишь в доме человека, пораженного бациллой собирательства!
Но среди увлечений книги занимают особое место. Закопченная голова пугала, жемчужина, величиной с орех, вызывала нездоровое желание убить владелицу и завладеть сокровищем. Даже вокруг марок и открыток всегда наблюдается мелкий ажиотаж. И только книги требуют к себе строго почтения и энциклопедических знаний.
— Хе-хе, вот средневековая кашмирская рукопись. Миниатюры неизвестного художника. Шестнадцатый век. Иллюстрации к рассказу о старике, выдавшем дочь замуж за башмачника. На рисунке, изволите видеть, старик упрекает башмачника за жестокое обращение с женщиной, а та стыдливо прикрывает лицо уголком сари, — захлебываясь от восторга, но сохраняя внешнюю невозмутимость, показывает коллекционер свое сокровище. — А это Евангелие — края обуглены — спасено из горевшей избы староверов. Верхняя Печора, восемнадцатый век, царь Петр Алексеевич изволил наводить свои порядки… А это «Садок судей», второй сборничек футуристов. В части тиража сбилось клише, цветы на обложке напечатаны дважды. Редчайшая вещь! Уникум. У нас и за рубежом известно только пять.
Слушатель млеет.
Магазин «Букинист» располагался в арендованном у города помещении детского кафе «Ромашка». Здесь Николай нашел единственного продавца-скупщика, старичка, сидевшего за розовым прилавком. Старичок был похож на добродушного рождественского деда. Завидя председателя, рождественский дед отложил в сторону книгу, которую читал, и доброжелательно посмотрел на гостя.
— Вот принес кое-что, — сказал Николай и выбросил на прилавок свой кейс.
Рождественский старичок так же ласково посмотрел на чемоданчик.
— Раритеты берете? — спросил Николай. — Махнем, не глядя?
— А что у вас? Книги, гравюры, маргиналии?
— Так, кое-что…
Старичок стал еще ласковее:
— Показывайте, показывайте — здесь никого нет. Рад буду посмотреть. Да вы не стесняйтесь. Народ сначала валом шел, при Гайдаре чемоданами носили. Настоящий библиофил нынче где? Кто уже уехал, кто сидит за неуплату налогов, прячет деньги. Всем не до книг. Цена падает.
«Ну, это ты, сволочь, врешь, — подумал Николай. — Если люди прячут деньги, то они и к тебе ходят».
— Манускрипты покупаем? — и он, раскрыв кейс, вытащил бережно вложенную в прозрачную канцелярскую папочку фандерфлитовскую обложку.
Старичок взял ее в руки, посмотрел через очки, затем вытащил из-под прилавка лупу с еще большим увеличением, чем у Малоземельского, и начал внимательно разглядывать каждую буковку.
— Должен разочаровать — ничего особенного, — вздохнув, наконец сообщил он. — Но ведь вы в стесненных обстоятельствах, не правда ли? Если так, то могу пойти навстречу. Только для вас. В отечественных предпочитаете?
— В долларах.
Старичок вздохнул:
— Двести. Но, повторяю, только учитывая момент. Чтобы помочь вам. Сами видите — ничего особенного — оторванная обложка, да еще с чернильным пятном.
Николай подвинул прозрачную папочку к себе:
— Вы сказали «двести»? Смешно, уважаемый. — Старичок забеспокоился:
— А сколько бы вы хотели?
Председатель, которому и в голову не могло прийти, сколько может стоить оторванный от книги 1916 года издания грязный листок, решил играть на повышение.
— Я-то знаю, сколько, — солгал он. — Знакомый библиограф возил в Москву ксерокопию. Автографы видите?
— Пусть будет по-вашему — пятьсот, — горестно произнес рождественский дедушка и подвинул папку к себе.
— Нет уж, папаша, не смеши, — Николай вернул ее. — Настоящая цена — или я иду на Старорусскую.
Название улицы, которое председатель назвал наобум, почему-то взволновало старичка. Он снова достал лупу и начал еще раз изучать злополучную обложку.
— Тысяча, — печально сказал он наконец.
— Зеленых?
— Баксов.
— Нет.
Николай решительно вложил папочку в кейс и, бросив взгляд на задернутую занавеской дверь, которая вела из магазина куда-то в подсобное помещение, шагнул к выходу. Занавеска немедленно шевельнулась.
Выйдя на улицу, Николай переложил кейс из руки в руку, и тотчас из магазина выскочил старичок. Личико его из розового стало малиновым. Он подскочил к председателю правления и, приблизив личико к груди сына лейтенанта, вполголоса проговорил:
— Две тысячи.
Николай посмотрел поверх его головы. Дверь магазина теперь была широко открыта, и в ней стояли два коротко остриженных молодца с квадратными плечами.
«Вовремя я покинул этот пряничный домик», — подумал он.
— Хорошо, уважаемый хранитель папирусов. Три. Деньги сейчас и прямо на улице. В магазин я не пойду.
— Айн минут, — старичок убежал, вернулся и, прикрывая телом, незаметно сунул Николаю зеленую пачечку.
— Не кукла? — спросил председатель. — А то при мне вчера в супермаркете приезжему за ключ и документы от «девятки» дали полкило бумаги. Отойдемте к стене. Будете передавать мне бумажки по одной. Считаем вместе… Одна… Две… Три тысячи. Ох, продешевил! Ну, да для хорошего человека чего не сделаешь. Адьё, профессор!
Удаляясь, Николай несколько раз обернулся. Дверь магазина теперь была плотно закрыта.
— Ни за что бы не подумал, что за грязную бумажку отхвачу такую кучу денег. Нет, все- таки книга — источник знания. А старичок — типичный наводчик. Интересно, чьи это были автографы — Луначарского, Фрунзе, Есенина?.. Индия теперь у меня в кармане. Завтра же покупаю билет на Дели. Две недели под фикусами и пальмами, слоны и махараджи, плюс встреча с последним из Фаберже…