Сын лейтенанта Шмидта
Шрифт:
— Революция — это ужасно, — согласился гость, уклоняясь от разговора на английском языке. — Одни латышские стрелки чего стоят. В Петрограде, говорят, дома горели, как факелы. Не было воды. Между прочим, мне матушка часто рассказывала о вашем доме.
— А вы, простите, в каком родстве с Карлом? — живо заинтересовалась старуха. — Уж не морганатический ли брак младшего сына? Ваше имя?
— Леопольд. Маман была гувернанткой у его детей. Пылкая любовь, невозможность открыться. Встретились только после войны в
Париже. Но и туг — разница в тридцать лет. Она пощадила его чувства.
К великому удивлению Николая, старуха послала слугу, и тот вернулся со шкатулкой желтого дерева с резными павлинами на крышке. Эвелин открыла ее. По комнате распространился запах сандала и пыли.
— Письмо ко мне прапорщика Иванова-Ланского. Впрочем, когда он их писал, мы были детьми… Записка, которой я ответила на балу у княгини Гагариной на предложение Мишеля Волынского танцевать с ним вальс… Ответ от мерзавца Урицкого относительно реквизиции у нас семейных ценностей…
— Вот тут какие-то интересные бумаги, — перебил старуху Николай, заметив под кипой бледно-розовых и голубых писем сложенные вчетверо пожелтевшие листы, испещренные прямыми линиями и квадратиками.
— Мой бог! Неужели? Ну, уж если вам это интереснее, Мишель, — обиделась хозяйка. Но она не успела вымолвить это, как твердая рука председателя товарищества извлекла со дна шкатулки листы. Раскрыв их, он восторженно кашлянул — в его руках были планы земельных участков и эскизы домов, построенных семейством ювелира в разное время в разных местах.
— Так скажите мне, Вольдемар, что делается у нас там, в Петрограде?
Но гость уже судорожно перебирал планы. Двухэтажный заозерский дом… Причудливое строение в восточном стиле с минаретом-башенкой, вероятно, дача в Крыму… Дом в Царских Прудах… Наконец, вот оно — фасад такого знакомого Николаю козьмапрутковского дома… Третий, четвертый его этажи… Подвал… На одной из стен чьей-то твердой рукой нарисован крест. Неужели он? Да. Для того чтобы не было сомнений в том, что он здесь не случайно, крест повторен на поле и около него теми же чернилами выведены латинские буквы «AG». Анна Габсбург!
Николай почувствовал, как волна усталой радости поднимает, подобно океанской зыби, его тело. Долгожданный чертеж был в его руках.
— Смотрите на крест? Это место, где слуга Андре во время бегства поместил капсулу, — неожиданно ясным голосом произнесла старуха, глядя прямо на гостя. — Карлом были изготовлены две капсулы, и одну из них он велел спрятать, а вторая, пустая, осталась у нас. Ее мы все время возили с собой. Можете полюбоваться — вот она на окне. Крышка не отворачивается — запаяна. Люблю смотреть на нее: с полудня до заката в ней отражается солнце.
Старуха затрясла головой, протянув дрожащую руку, отобрала у Николая лист и спрятала его в шкатулку.
— Можете остаться у меня на ночь, — сказала она. — Вернетесь в Мадрас утром. Служанка приготовит вам комнату. Прислуга портится. Представ) — тс, они уже предъявляют претензии: почему я не плачу им несколько месяцев. Человечество становится все хуже и хуже.
Зевнув, она показала белые беззубые десны.
На широком подоконнике, поблескивая, как артиллерийский снаряд, стояла капсула. Закатное солнце отражалось в ее отполированном до блеска боку желтым пятном. Николай подошел и постучал по творению Фаберже. Металл ответил глухим недовольным звуком.
— Бронза, высокая проба… Умели люди делать, — сказал председатель товарищества. — Но, отливая ее, ваш Карл поторопился. Мог бы не пожалеть и драгметалла. Кстати, не могли бы вы дать мне ознакомиться с одним из ваших занятных листков? Вечером в свободную минуту… Люблю почитать на ночь.
Он прервал фразу: последняя из индийской ветви великих ювелиров спала, посапывая. Раскрытая шкатулка лежала у нее на коленях. Николай быстро подошел, нагнулся, вытащил чертеж и, сложив его, сунул в карман.
Защелкали сандалии. В комнату вошла служанка. Она глянула на спящую хозяйку, знаками показала гостю, чтобы он следовал за ней, и повела наверх по лестнице. На втором этаже оказалась уже приготовленной для него комната с широкой под пологом кроватью и небольшим письменным столом.
«Покои Шахерезады… Пропажу чертежа старуха сегодня не обнаружит. Куда ведет эта лестница? Ах, отдельный выход! В случае чего — кросс через сад, и ты в полной безопасности на берегу океана».
Ему не спалось. Когда стемнело, бывший глава галеасцев спустился по лестнице и, прислушиваясь, откуда доносятся глухие удару волн, прошел через сад, затем, перемахнув через невысокий забор, очутился на берегу океана.
Над песчаным, уходящим в темноту пляжем горели тусклые электрические огни. Вода светила отраженным звездным светом. Избавленные от дневной жары обитатели городка разгуливали по цементным, уложенным на песок, узким дорожкам. Вдоль дорожек стояли тележки и лотки торговцев. Электрический свет, мешаясь со звездным, отражался в выложенных на песке раковинах. С лотков на гуляющих взирали боги. Чернолицый Кришна загадочно улыбался проходившим женщинам. Десятиглавый демон Равана хищно скалил зубы. Царь обезьян Хануман кивал прикрепленной к его хвосту лампочкой. Лампочка изображала огонь, с помощью которого он сжег логово демонов Ланку. Над жаровнями курился рисовый и мясной пар, на медном чане с кипящим чаем играли блики. Плоские низкие волны лениво выкатывались на берег. Океан бормотал о чем- то вечном. Одна волна докатилась до ног председателя.
«От группы я все равно отстал. Придется до Дели добираться самому. — Он потрогал грудной карман, в котором лежал чертеж. — Старуха проснется, вряд ли хватится меня. Столько раз проходить над подвалом мимо нужного мне места и не подозревать ничего!»
Он в последний раз вдохнул полной грудью парной океанский воздух, посмотрел, как женщины, проходя мимо, оставляют на песке крошечные, волнующие мужчин следы, и вернулся в дом.
«Впервые в жизни один в двуспальной кровати под шелковым пологом с бронзовыми блямбами», — эта мысль была последней. Сын лейтенанта крепко и безмятежно заснул.