Сын менестреля. Грейси Линдсей

Кронин Арчибальд Джозеф

– А почему делла Порта?

– Он жил неподалеку от Порта-Романа. В тысяча четыреста семьдесят пятом. Дружил с Рафаэлем. Мне она так нравится, что я даже раздобыл небольшую репродукцию.

Я с похвальным терпением внимал его восторгам, пока не услышал, как в концертном зале этажом ниже оркестр не начал настраивать инструменты. Тогда я решительно поднялся и сказал:

– Маэстро, музыку!

Десмонд улыбнулся, кивнул и, взяв меня за руку, спустился по широкой каменной лестнице в роскошный театр, который городские власти Уинтона от щедрот своих предоставили

в пользование местным жителям и в котором днем, по субботам, можно было бесплатно послушать хорошую музыку в исполнении шотландского оркестра. Когда мы входили в зал, Десмонд взял отпечатанную на машинке программку.

– Черт побери! – воскликнул он, когда мы уселись в конце полупустого зала. – Ни Вивальди. Ни Скарлатти. Ни Керубини.

– Зато будет прославленный Чайковский и несравненный Римский-Корсаков.

– Твои проклятые русские!

– Они порождают во мне божественное ощущение бытия!

Десмонд рассмеялся, но потом сразу притих. Появился дирижер, которого приветствовали сдержанными аплодисментами, он взмахнул палочкой – и зал заполнили первые звуки музыки из балета «Лебединое озеро».

Для провинциального города наш оркестр был очень неплох и даже начал приобретать определенную известность в Европе и в Соединенных Штатах. Оркестр великолепно исполнил Чайковского, а после перерыва – на том же высоком уровне музыку к балету «Шахерезада».

После того как стихли последние аккорды, мы какое-то время приходили в себя, не в силах произнести ни слова. Молчание нарушил Десмонд, уныло заметивший:

– Боюсь, на этой неделе в Королевском театре ничего интересного для нас не предвидится.

– А что там будет идти?

– Одна из этих идиотских музыкальных комедий. «Дева гор». Кажется, так. Каких гор? Эвереста? Канченджанги? Волшебных холмов? Мамины друзья из Дублина сообщили ей, что в Уинтон приезжает Карл Роза.

– Прекрасно!

Это было еще одной нашей страстью, секретом, который мы тщательно оберегали от школьных товарищей, чтобы они не подняли нас на смех. Мы оба любили оперу, и всякий раз, как оперная труппа приезжала в наш город, обязательно покупали шестипенсовые билеты на галерку на спектакли в субботу вечером в Королевском театре. Шестипенсовые билеты мы брали исключительно по моему настоянию, поскольку дорогие билеты были мне не по карману, но время от времени Десмонд, ненавидящий сидеть на галерке, предлагал мне места в партере, делая вид, что это бесплатные билеты, которые иногда получает его мать.

– Карл Роза был удивительно хорош в прошлом месяце, – заметил я. – Мне действительно понравился Доницетти.

– «Лючия ди Ламмермур», – улыбнулся Десмонд. – Тебе, как истинному шотландцу, он не мог не понравиться!

– А певица была выше всяких похвал. Ведь ария невесты чертовски трудная!

– Я рад, что ты сказал «ария невесты». Было бы грубо назвать ее «арией сумасшедшей». Да, Джеральдина Мур – кумир Дублина.

– Она просто изумительная! Такая молодая и такая красивая!

– Алек, я непременно передам ей твои комплименты, – мрачно заметил Десмонд. –

Когда увижу, конечно.

И при этих словах мы оба дружно рассмеялись. Могли ли мы тогда предполагать, что сия прелестная и одаренная женщина в будущем сыграет важную, причем весьма активную, роль в судьбе и карьере Десмонда?

Б'oльшая часть публики уже успела покинуть зал. Обычно мы ждали, пока все выйдут, поскольку Десмонд терпеть не мог ломиться в дверь вместе с толпой.

– Может быть, чая? – вопросительно посмотрел я на Десмонда.

– С удовольствием, Алек, – просиял он.

С самого начала нашей дружбы с Десмондом мама как-то сказала мне: «Мы не нахлебники. И по возможности должны платить добром за добро». – «Конечно-конечно… Но мы не совсем…» – «Да, мы бедны, – яростно перебила меня мама. – Но нам никогда, слышишь, никогда не следует этого стыдиться».

И теперь Десмонд по субботам пил чай у меня в гостях, но первое посещение нашего скромного жилища, несомненно, потрясло его. Когда мы вышли из парка и свернули в не самый престижный район под названием Йоркхилл, Десмонд с нескрываемым отвращением разглядывал дешевые лавки и принюхивался к чудовищным запахам жареной рыбы с картофелем фри, доносившимся из открытых дверей заведения Антонио Мосено, который, уже облаченный в передник, стоял на пороге и призывно махал мне рукой:

– Здрасте, здрасте, мистер Шеннон! Зеленый горошек готов. Жареная картошка поспеет минут через двадцать.

– Друг? – осторожно поинтересовался Десмонд.

– Да, и очень хороший. Если я прихожу за жареной картошкой на пенни, он всегда дает мне двойную порцию.

Когда мы проходили мимо лавки мясника в конце улочки, ее хозяин, одетый во что-то сине-полосатое, перепоясанное кушаком, приветственно мне помахал.

– Еще один друг, – поспешил предупредить я вопрос Десмонда. – Он шотландец. И если мама приходит в его лавку по субботам перед закрытием, то всегда получает первоклассный товар.

Десмонд как-то странно притих, и, когда мы вскарабкались на крутой холм, на котором стоял наш многоквартирный дом, я понял почему. Так вот, после того как мы вошли в дом и не без труда преодолели четыре лестничных марша до нашей квартиры на верхнем этаже, он застыл рядом со мной, запыхавшись и явно потеряв дар речи.

– Послушай, Алек, – наконец выдохнул он, – высоковато вы забрались!

– Ерунда, Десмонд! – отрезал я. – Утром после холодной ванны и трех кругов вокруг дома, что составляет около мили, я птицей взлетаю по ступенькам.

– Действительно? – бесцветным голосом спросил Десмонд.

Я достал ключ, открыл дверь и провел своего друга на кухню, где мама, перед тем как деликатно удалиться, сервировала маленький кухонный стол с чистой белой скатертью всем, что нужно для чаепития, и даже поставила большую тарелку с песочным печеньем.

Десмонд рухнул на один из двух стульев, стоявших возле стола, и принялся молча наблюдать за тем, как я зажигаю газ, кипячу воду в чайнике, со знанием дела завариваю чай и разливаю его по чашкам.