Сын Неба. Странствия Марко Поло
Шрифт:
— Что-то не помню я за теми холмами никакого торгового города, — хмуро проворчал татарин Петр. — Мои духи-дьяволы шепчут, что тут какой-то подвох.
— Все иллюзия, — заявил ученый Ван, снова с облегчением ступая на свою родную философскую почву.
Несмотря на шепотки петровских дьяволов, Поло все же решили перевалить за рыбовидный гребень.
— …Что нам там сделается? — резюмировал дядя Маффео, дергая себя за бороду так, словно убеждаясь, что она по-прежнему надежно крепится к подбородку.
И правда. Что им там сделается? Марко и Петр снова повернули своих коней на север — обратно к извивам спасительных холмов. Но Петр оказался прав. Не было за холмами никакого города. Лишь безлюдное топкое дно пересыхающего озера.
— Попробуем немного проехать по этому болоту, — сказал Пикколо, теребя свои вторые по значимости янтарные четки.
— Не нравится мне все это, — пробормотал Петр.
Не понравилось это и первому же монгольскому всаднику, что въехал на зыбкую почву, держа в руках императорское знамя с солнцем и луной, трепыхавшееся на унылом ветерке. Совсем не понравилось. Конь сразу же чуть не по брюхо погрузился в омерзительно липкую грязь — и невозмутимое выражение на круглом лице монгола сменилось гримасой сильного испуга.
— Стой! Трясина! — крикнул начальник стражи.
Все остановились и стали в безмолвном ужасе смотреть, как конь с диким ржанием погружается по самую шею. Потом, в отчаянной попытке хоть на что-то опереться, животное наклонилось вбок — и тут же голова с украшенной цветными лентами гривой ушла в болотную жижу. Молодой всадник соскользнул в мерзкую кашу и, бешено размахивая руками, попытался доплыть до твердой земли. Начальник стражи бросил монголу пеньковую веревку и попробовал его вытащить, но заляпанная липкой грязью веревка выскользнула из рук бедняги, как отчаянно он за нее ни цеплялся. Марко затошнило при виде того, как трясина, будто живая, хватает всадника за кожаные доспехи, сжимает его в своих полужидких объятиях и тянет вниз — вниз, вниз, — пока руки его лихорадочно машут, а безумные глаза мертвеют от ужаса. Вскоре на поверхности болота остался только кожаный шлем с отороченными мехом наушниками.
— Вопрос теперь в том, кто замыслил против нас это непостижимое темное колдовство. — Так выразился отец Марко, когда они разбили на ночь грубое подобие лагеря.
Кто наслал зловещих ворон, что сначала обратились в змей, а потом в страшные стрелы? Кто измыслил жуткую и стремительную гибель молодого монгольского всадника, отравленного ядом, с которым не сравнится яд самой опасной из змей? Кто напустил на них грифона и гигантского барса, вызвав этих монстров из их древних логовищ? Кто выслал к ним вероломного ла-му, что отправил отряд в смертоносное болото, где еще один всадник встретил мучительный конец?
Дядя Маффео потеребил золотой крестик на груди.
— Будь уверен, братец Никколо, тут зло номер один. Сатана. Сам дьявол.
Но братец Никколо сомневался.
— Выполняй мы какое-нибудь христианское поручение христианского короля, дьявол, конечно, попытался бы нам воспрепятствовать. Такова его природа. Но что мы имеем на самом деле? Наш царственный повелитель — вовсе не христианин. Он язычник. Идолопоклонник. И какое его поручение мы теперь выполняем? Пожалуй, не сказал бы, что оно противоречит святой католической вере… Но все-таки это и не доброе деяние во славу Господа. Нет, не вижу, ради чего самому дьяволу совать сюда копыто. Но какой-то из меньших чертей наверняка тут замешан. А может, целое их полчище. Как думаешь, Марко?
Марко медленно кивнул.
— Но все же, — вслух размышлял он, — черти могут направляться людьми. И очень часто. А тот ла-ма — был он человеком, степным призраком или самим чертом? Голос его так странно звучал у меня в голове — будто ветер. Кто же обладает могуществом, достаточным, чтобы воплотить в жизнь подобное чародейство? И кто к тому же враг великого хана?
— Престер Иоанн? Или, быть может, Горный Старец? — предположил дядя Маффео. — Марон! Да откуда нам знать?
Но Марко продолжал свои раздумья:
— Престер Иоанн — из Индий. Из которых Индий, точно не знаю, но по крайней мере не отсюда. А разве Горный Старец властен над этими степными пустошами? Его горы далеко на западе.
— Хайду-хан достаточно могуществен для подобного чародейства. И он враг великого хана, — заметил татарин Петр. — Помните, ведь этот ла-ма, человек он или иллюзия, дьявол или призрак, осмеивал имя великого хана и дотошно расспрашивал нас о нашей миссии. Он запросто может быть шпионом враждебного Хубилаю племянника — Хайду из Самарканда, хана льющихся трав и варварских степей. Хайду тоже приходится внуком великому завоевателю Чингису; он отказывается повиноваться Сыну Неба и присваивает себе его титул хана ханов.
— Кто знает, может, ты, парень, и прав, — отозвался Никколо. — Только надо было раньше соображать. До того, как мы влезли в это проклятое болото.
Много разговоров. Несчетные вопросы.
Немногие ответы. И никаких выводов.
При свете догорающего костра Марко сверялся со своими скудными картами, готовясь к утреннему выступлению. В дополнение к невероятно запутанному свитку-карте Хубилая он пользовался переведенными ученым Ваном картами Катая, сделанными с Летучей Птицы. На этих картах были прекрасно размечены хорошо известные провинции, но в приграничных районах все становилось куда туманнее.
Марко также внимательно изучал сильно потрепанную карту, которую начертал на пергаменте его старый учитель, отец Павел. Этот прощальный дар Поло несли от самой Венеции, и, несмотря на всю ее неточность, Марко дорожил картой, ибо она напоминала ему о доме. Конечно, отец Павел не был великим картографом, — а кто, впрочем, был им со времен великого Птолемея? Но едва разборчивые каракули монаха и удручающе неточные наброски разных районов Катая («Я, сын мой, родился под знаком краба, чей боковой ход соответствует ходу Луны… итак, я дитя Луны по рождению, а раз ход ее легок…») — все это, аккуратно скопированное Марко на случай, если совсем сотрется оригинал (который почти уже и стерся), путешествовало в переметной суме Марко. Часто он сверялся с набросками — и помощь, хоть и весьма малую, от них получал.
Отец Павел все именовал по-своему, игнорируя более ранние названия (если таковые имелись). Он никогда не утруждал себя отметить, что север находится сверху или (как бывало не менее часто) что там находится юг. Порой он нацарапывал заглавную «Г» для города — и точно такую же «Г» для гор. Хотя старый монах путешествовал по восточным торговым путям в качестве странствующего священника еще во времена своей молодости — давно, так давно! — ясно было, что он не прошел по всему тому неясному пути, которым, исполняя волю Хубилая, следовал отряд. Только немного на восток а потом совсем в другом направлении.