Сын парижанина
Шрифт:
И с обезьяньей ловкостью он прыгнул на следующего. Это был тоже исполин, как большинство белых в Австралии. Заросший бородой до самых глаз, жилистый и крепкий, как дуб. Силач был уверен, что легко осилит хлипкого недоноска. Но едва он протянул свои огромные лапы — юркий Тотор выскользнул из его клешней, резко дернул гиганта за бороду и в ту же секунду ударил его в нижнюю челюсть.
Противник француза издал страшный крик, прерванный сухим треском выбитой из суставов челюсти. Миг — и она повисла на дряблых щеках. Рот стал бесформенной щелью, откуда неслись невнятные стоны. Потрясенный чудовищной болью,
А Тотор веселился как одержимый. С раскатами хохота, напоминавшими пересмешника, он крикнул:
— Ага, зайчик мой! Теперь тебе уже не спеть «Пойдем со мной, моя курочка», — и, подскочив к самому крепкому на вид из врагов, подбодрил друга: — Смелей, Меринос, смелей, старина!
Да, вот когда американец порадовался, что еще во время своего учения в Англии увлекся боксом! Смелый, ловкий и редкостно сильный, он вскоре стал боксировать на уровне профессионалов… А сейчас наш герой так и рассыпал страшные удары, от которых гудели торсы и кровоточили носы!
В отличие от Тотора, он молчал, но все более входил в ритм матча, от которого зависело само их существование, и за несколько минут обрел поистине чемпионскую форму.
А парижанин, который заметил великолепное мастерство Мериноса, нашел время, чтобы выразить свой восторг.
— Ты классный боксер! Браво, браво! Уж я-то в этом разбираюсь!
— А ты, Тотор, похож на волчок среди кеглей! [101]
Очень точное сравнение. Парижанин прыгал, вертелся, бил руками, ногами, головой, опрокидывал всех, к кому прикасался. Меринос не отставал. И вот — с нападающими гигантами покончено. И это — в мгновение ока!
101
Кегли — игра, заключающаяся в сбивании шарами деревянных фигур — кеглей, расставленных в определенном порядке.
Поле боя было очищено. Выдохшиеся, но целые и невредимые, друзья победоносно посматривали на живописную груду тел. Брань поверженных казалась им музыкой.
Но… какой ужас! Справа от них, под нависшим камнем, как туша на бойне, висел труп совершенно голого негра с зияющей раной на горле. На земле, в луже крови, лежала туземная дубинка.
Робинзоны вспомнили вопли, предсмертный хрип, глухой удар, которым все закончилось, и поняли, что произошло.
Сомнений нет! Они — в пещере разбойников и, может быть, каннибалов!
Тем не менее за распахнутой дверью расстилался чудесный австралийский пейзаж. Вдали виднелись великолепные пастбища. Сновали стаи попугаев всех расцветок и видов. Над венчиками ослепительных цветов порхали тысячи бабочек, в траве топтались сорные куры и странные наземные попугаи, длинноногие, с эбеново-черным и изумрудным оперением, которые никогда не садятся на деревья. Наконец молодые люди, все более приходившие в изумление, увидели мирно резвящихся гигантских кенгуру, которые вообще-то пугливы и недоверчивы, но тут выглядели почти ручными.
Настоящий тропический рай среди гор, которые кажутся его естественным ограждением! Да, рай, о котором мечтали бы любители красот на всех континентах.
О, как хорошо было бы пожить здесь под щедрым солнцем, посреди всех этих чудес! Вдали от оглушающего шума городов, страшной скученности! Никаких тесных жилищ, шумных развлечений, зловредных испарений! А главное, светских условностей и жизни на пределе возможностей! Словом, всего того, что раздражает и доводит людей до изнеможения!
Вот о чем подумалось парижанину, едва он охватил взглядом цветущий райский уголок. Но что же тогда означает этот труп… убийцы… беспощадный бой, опасность, которая снова им угрожает… Увы, это тоже входит в сияющую картину дня, но только как ее тени, как ее душераздирающая реальность!
— Бежим, бежим отсюда! — крикнул Тотор. — Путь свободен!
— Да, мы хорошо поработали, — подхватил Меринос. — Бежим, во второй раз может и не повезти!
Чувствуя себя сильными, ловкими, друзья надеялись спрятаться где-нибудь в чаще, добраться до гор, словом, скрыться от преследователей.
Они побежали изо всех сил куда глаза глядят, побежали, стиснув зубы, прижав локти к телу. Позади слышалась брань; избитые разбойники поднимались, приходили в чувство, брались за оружие.
Прозвучал выстрел, над головами злой пчелой пропела пуля. Молодые люди побежали еще быстрей. Меринос не обращал внимания на жгучую боль в еле заживших ступнях, поспешая в сапогах мистера Шесть, которые при каждом его прыжке деревянно стучали, как кастаньеты, над чем Тотор охотно посмеялся бы в других обстоятельствах.
Бах, бах! Снова выстрелы. Пули летели с неприятным свистом, от которого вздрагивают даже храбрецы. Тотор понял, что бежать по прямой линии опасно, крикнул:
— Зигзагами, Меринос, зигзагами! Это помешает им целиться!
Мудрая предосторожность! И действительно, пальба продолжалась, но все мимо: двигающиеся цели явно сбивали врагов с толку.
— Наша берет! — крикнул парижанин.
— Палят-то из револьверов, пустяки! — ответил Меринос. — Кишка у них тонка! Вот из винчестеров нас давно бы уложили.
— Давай, давай, быстрее! — крикнул Тотор, видя, что сам он уже вне досягаемости.
Превосходные бегуны! Вот перед ними уже показались первые деревья. Скоро молодые люди скроются за их огромными стволами… Еще двадцать метров, и наконец передышка, если не спасение.
Но крики и выстрелы привлекли внимание человека, которого беглецы не успели хорошо рассмотреть. Он появился метрах в пятидесяти от них на пороге деревянной постройки, служившей как бы продолжением пещеры, и спокойно следил за беглецами.
Прилично одетый в теннисный костюм незнакомец держал в руке предмет из темного дерева, тонкий и плоский, как лезвие сабли, но значительно больше изогнутый. Внезапно он отбросил куртку, соломенную шляпу и взялся обеими руками за деревянную пластинку.
В мгновение ока он резко наклонился вперед, затем назад, вертя своей дощечкой, и внезапно выпустил ее из рук. Вращаясь, она со свистом и жужжанием полетела по направлению к беглецам.
Странный снаряд несся над самой землей, выделывая бешеные прыжки. Он издавал громкий, странный шум, который то прекращался, то возобновлялся вновь. Не дубинка и не метательный дротик, но стоит обоих! Можно было подумать, что эта деревяшка одушевлена, что ею движет ярость, и она сознательно ищет, куда лучше всего ударить.