Сын парижанина
Шрифт:
— Болтун, попугай!
— Хотел бы я попасть к попугаям, туда, наверх!
— Пойдем, я доставлю тебя к ним, — предложил Бо.
— А Меринос?
— После тебя… Но скорей… Скорей!
— Так ты берешься поднять меня туда… поэтому ты и устроил эту репетицию? Но знаешь, затея рискованная! И куда мне сесть? Тебе на спину? На плечи? На грудь?
Бо торопился. Не говоря ни слова, он схватил парижанина под мышки и как ребенка прижал к своей груди. Тотор инстинктивно соединил пальцы на затылке дикаря, который глухо проворчал:
— Держись
Кхамин лежал в виде полукруга у подножия исполинского дерева. Бо поступил с ним, как и в первый раз, набрал в легкие воздуха и, не обращая внимания на двойную нагрузку, двинулся вверх.
Меринос спал. Тотор украдкой взглянул на него и подумал: «Вот удивится, когда увидит меня наверху!»
Страшный подъем начался. Сберегая силы, стараясь дышать ровней, австралиец поднимался с поразительной быстротой и ловкостью.
Через его плечо Тотор видел, как расширялся понемногу горизонт, как становились плоскими кусты, отдалялась земля. Все это, едва различимое в предшествовавшей рассвету полутьме, имело странный, пугающий вид. Повиснув над пустотой на груди Бо и рискуя стать жертвой неверного шага, обморока, парижанин сохранял великолепное спокойствие.
Он предоставил нести себя, как мешок, с кротостью спящего младенца, хотя подобная пассивность противоречила его боевой натуре. У такого нарочито болтливого Тотора не возникало охоты произнести хоть словечко. Честно говоря, ему было не по себе.
Но они поднимались и поднимались! Черный атлет все более явно демонстрировал ловкость и сверхчеловеческую выносливость. Казалось, он разогревался в захватывающей борьбе с собственной усталостью и его силы росли по мере того, как увеличивалась опасность.
Тотор чувствовал, что сердце Бо бьется страшными толчками, слышал, как свистел воздух в его острых зубах, ему даже казалось, что видно, как волны крови переполняют сосуды его черного друга. Он думал: «Вот полетим, если Бо вдруг отдаст концы! Вот загремим вниз! В лепешку расшибемся!»
Минуты ползли — изматывающие, долгие, как часы пытки, как месяцы плена.
Тотор перестал видеть землю, а вершина дерева-гиганта стала вырисовываться яснее. Сотни попугаев подняли неистовый крик, протестуя против вторжения человека в их небесные владения.
Вдруг что-то слегка ударило парижанина по голове. Он поднял глаза, увидел громадную, тянувшуюся горизонтально ветвь, с облегчением вздохнул и сказал:
— Прибыли!.. Я восхищаюсь тобой, старина Бо, ты, оказывается, вовсе не слабак! От всей души благодарю тебя.
Чернокожий с налитыми кровью глазами, весь покрытый потом, постарался улыбнуться и остановился, чтобы передохнуть. Осматриваясь, Тотор заметил, что выше, где от ствола отходили крупные ветви, кора была морщинистой и с выступами, за которые можно ухватиться. Он разжал руки, оторвался от груди Бо и стал карабкаться вверх.
Еще немного, и француз оказался в кроне дерева, которая была шириной более десяти метров и почти горизонтальной.
— Вот это уже похоже на дерево Робинзона, тут мы будем как дома! Не так ли, старина Бо?
Но австралиец не ответил. Увидев, что друг в безопасности, он быстро спустился к продолжавшему спать сном праведника Мериносу и стал будить его.
— А? Что? Где Тотор? — спросил проснувшийся наконец американец.
— Тсс, — сказал австралиец, — тише, пойдем, не подымай шума.
— Куда пойдем?
— В небо.
— Что за дурные шутки! Где мой друг? Хочу видеть Тотора.
— Так поднимись сюда, — послышалось издалека, как из-под облаков.
Меринос узнал этот голос, едва слышный, но совершенно четкий — Тотор свесился с одной из главных ветвей и смотрел вниз.
— У тебя бывают головокружения? — спросил парижанин.
— Еще какие, — ответил Меринос.
— Жаль! Ну ничего, схватись за шею Бо и закрой глаза. Скорее, Мериносик… Я вижу всадников, слышу вой собак. Там все пособники и прихвостни, двуногие и четвероногие, собрались, чтобы поохотиться на нас… Вперед, Бо, вперед, старина!
Не очнувшийся еще от сна, пришедший в ужас при одной мысли о смертельном акробатическом номере, янки повиновался. Австралиец снова начал свое невероятное восхождение. Тотор с тревогой молча наблюдал за каждым шагом Бо, который, опасаясь неприятностей, не останавливался даже для того, чтобы перевести дыхание.
Француз, замирая от страха, следил за движениями бесстрашного гимнаста и удивлялся его малой скорости, а между тем Бо, подстегиваемый тревогой, поднимался уже не щадя сил, не давая себе ни малейшей передышки!
Вскоре парижанином овладел ужасный, безрассудный страх за друзей. Ничего подобного он не испытывал, когда подвергался опасности сам. До него донеслось тяжелое, как из кузнечных мехов, дыхание Бо, наконец показалось смертельно бледное лицо Мериноса, который, кажется, уже терял сознание.
— Помоги… Тотор, — простонал американец, — я умираю…
— Не время умирать! Держись, черт возьми! Держись и закрой глаза.
С замиранием сердца Тотор заметил, что Бо зажал зубами куртку Мериноса, сшитую из толстой бумажной материи. Несчастный молодой человек, обессиленный головокружением, опустил руки… Только железные челюсти бывшего людоеда удерживали его. О, эти головокружения! Смертельно опасная болезнь, которая поражает и доводит до жалкого состояния даже самых смелых!
— Боже, он упадет, — прошептал Тотор и сам, рискуя упасть, склонился над бездной.
Бо, обе руки которого заняты кхамином, был бессилен помочь ему. Только парижанин мог спасти Мериноса.
Изловчившись, одной рукой Тотор уцепился за ветку, а другой схватил американца за ворот куртки.
Освободившись от тяжести, когда Тотор с силой, удвоенной опасностью, приподнял друга, Бо глубоко вздохнул и напряг плечи.
Ноги Мериноса встали на могучую спину чернокожего, Тотор сделал последнее нечеловеческое усилие… Удерживая Мериноса рукой, он поднес его поближе и положил на жесткую площадку, образовавшуюся в развилке первых ветвей.