Сын парижанина
Шрифт:
— Что это, Бо? По нам стреляют?
— Нет, это сигнал тревоги, — ответил австралиец.
— Значит, из пушки по попугаям! — беззаботно пошутил опьяненный скоростью Меринос.
— Тут не до смеха, выстрелы слышны всем в округе, и нужно постараться не попасть в засаду! Это было бы так глупо!
— Да, очень глупо! Но, к счастью, перед нами открытое пространство, препятствий нет — ни деревьев, ни камней… только шелковистый песок… И мы катимся вперед!
— Смотри на дорогу, болтун! И ты тоже, Бо… Я не знаю местности. Не хотелось
— Тогда вперед! Гони! Go on!
— Вот янки! Да ты настоящий лихач!
— Скорее, я сошел с ума от счастья! Подумать только: мы свободны, как воздух, который обвевает нас, как ласточки, которые не быстрее нас… да, я сошел с ума! Мы ловко скрылись, и все благодаря тебе, Бо… Никогда нам не отблагодарить тебя! Ты настоящий andge.
Это слово, произнесенное по-американски, рассмешило чернокожего:
— Ангел, повалявшийся в гудроне! Но все равно хорошо!
Большая машина катилась, как локомотив на большой скорости. Она жадно пожирала пространство, не тормозившее ее бег. А как прекрасно вел себя ее организм, такой простой и одновременно сложный, такой хрупкий и такой надежный!
Это чудовище из стали, дерева и каучука, с вулканом в своей утробе, обладало легкостью антилопы. Вращение колес было настолько выверено, подвеска была так отлажена, что машина лишь слегка виляла на ходу. Если бы столб пыли не поднимался за ней, ее след на всепоглощающем ласковом песке можно было бы найти с трудом.
Как настоящий американец, фанатик спорта, Меринос пришел в экстаз. Он жестикулировал, суетился, будто участвовал в международной гонке, воображал, что они теряют время, и все вскрикивал охрипшим от волнения голосом:
— Быстрей, черт возьми! Быстрей!
— Ну-ну, не кипятись! — прервал его Тотор.
— God bless, ты же топчешься на месте!
— Меринос, дорогой, что за муха тебя укусила?
— Сам не знаю!
— Еще и десяти минут не прошло, как мы дали тягу! Слышишь: даже десяти минут!
— Не больше? А мне кажется, мы уже много часов едем!
— Значит, ты уже забыл о наших несчастьях… включая игру в прятки на вершине дерева, где тебе было не по себе… Поздравляю!
— О, Боже! Конечно… Забыты опасности, удары, стыд рабства… Вот что такое подлинная страсть! Я опьянел от скорости.
— Так вот, за эти десять минут мы проехали пятнадцать километров… если только счетчик не перегрелся, как твоя голова. Ты доволен?
— Конечно нет. Девяносто в час — это же черепашья скорость! На такой машине мы должны были бы делать по меньшей мере все сто двадцать!
— Все ясно, ты тронулся, малыш!
— Но посмотри же… препятствий нет, пространство бесконечно, а поверхность земли идеальна!..
— Да, для того, чтобы мы внезапно опрокинулись. Что-то неохота переломать руки-ноги и рассыпать наши ошметки по всей этой чертовой пустыне! Нет, спасибо, лучше сделаем по-другому. Теперь, когда первая опасность позади, я притормаживаю. Уж не сердись.
— Как, уже? Слушай, Тотор, неужели ты боишься? А еще француз!
— Да, очень боюсь дешевой храбрости.
— Тогда дай мне руль, увидишь, как я поведу эту пыхтелку!
— Господин Меринос, думаю, что титула дофина шерсти вам мало…
— Почему?
— Вы явно претендуете на другой.
— Какой же?
— Бесконечно более опасный титул короля шоферюг-лихачей.
— В нашем демократическом государстве мы без ума от королей.
— Ты неисправим!
— Конечно!
— А раз так, придется мне быть осторожным за обоих… сбавляю скорость до пятидесяти.
— Несчастный, ты позоришь замечательную машину — королеву автомобилей, разрази меня гром!
— Еще слово, и мы потащимся на двадцати пяти! — пытался остудить друга Тотор.
— Тогда уж лучше сразу остановиться!
— Неплохая идея! И перекусить сможем! Я-то питаюсь не скоростью и не ветром, поэтому хочу есть, очень хочу и смиренно сознаюсь в этом.
— Да-да! — закричал Меринос. — И у меня живот к спине присох!
— Тогда остановка на пять минут, как раз хватит, чтобы проглотить чего-нибудь.
— All right!
Машину остановили, и трое спутников попытались разобраться в причудливом багаже, которым запасся Бо в суматохе бегства.
Солнце уже сильно припекало, и только теперь юноши заметили, что сбежали с непокрытыми головами. Бо развернул узел, в который свалил разнородную добычу. Сапоги фамильярно соседствовали там с окороком, винчестерами, шляпами, консервными банками, мешком муки…
— Ура, шляпы! — радостно воскликнул Тотор. — Вот это находка! Бо, ты не просто ангел, ты — отец родной!
Парижанин надел серую широкополую шляпу и обратился к Мериносу:
— А эта — твоя! И знаешь, она идет тебе больше короны!
— А мне она напоминает о покойнике цилиндре, который не был лишен оригинальности.
— Как же ты был смешон во фраке и лакированных туфлях, в парадных брюках и накрахмаленной рубашке!
Забавляясь воспоминаниями, юноши покатывались от хохота, а Бо вторил им, веря, что это смешно.
Еще вспомнили, что уже давно порвали свою обувь, пробираясь по камням, шипам и колючим скалам. А Меринос, который не мог забыть о своем беге по горячим, как листовое железо, пескам, в восторге всплеснул руками и воскликнул:
— Сапоги! За них и десять тысяч долларов не жалко! Я-то помню, как без них поджаривался живьем!
— Да, — серьезно ответил Тотор, — не хватало только чуточки белого соуса к твоим лапкам! Господа каннибалы пальчики бы тебе облизали!
— Наденем же сапоги и снова возблагодарим нашего преданного друга!
— И пора поесть! — предложил Тотор, подняв двадцатипятифунтовый окорок и помахав им как дубиной. Поискал нож, но такового не обнаружил.
— Черт побери! Даже откромсать нечем! А как у вас с этим делом, ребята?