Сын повелителя сирот
Шрифт:
Она игриво произнесла:
– Нет.
– Ммм, – промычал Га. – Твой сосед пытается отравить их ботулизмом, а затем водитель Великого Руководителя разбивает им носы.
– Нет.
– Ладно, сдаюсь. Что происходит с мужчинами, которые в тебя влюбляются?
Она потянулась к нему губами.
– Они влюбляются навсегда, – прошептала она.
После потери Чучака и бегства Кью-Ки в отдел «Пуб Ёк» я не появлялся в Подразделении 42. Я помню, что бродил по городу, но как долго это продолжалось? Может, неделю? И куда я ходил? Бродил ли я по Народной тропе, глядя на птиц, безнадежно пытающихся взлететь и вырваться из ловушек, которые держали их лапки? Может, я обитал в Кымсусанском
36
Мавзолей Ким Ир Сена и Ким Чен Ира (официальное название – Кымсусанский мемориальный дворец, с 16 февраля 2012 года – Кымсусанский мемориальный дворец Солнца) – усыпальница Ким Ир Сена и Ким Чен Ира. Располагается на северо-востоке Пхеньяна. – Прим. пер.
Я нервничал, когда, наконец, отправился в Подразделение 42. Минуя последний лестничный марш, я не представлял себе, что там увижу. Но все казались оживленными и вели себя, как обычно. На большой доске были новые дела, и над боксами горели красные лампы. Мимо прошла Кью-Ки в сопровождении нового стажера.
– Рада видеть тебя, – кивнула она.
– Вот и наш дознаватель, – бодро приветствовал меня Серж. – Хорошо, что ты вернулся.
Он произнес это так, будто имел в виду не только мое недавнее отсутствие. На верстаке у него лежал большущий металлический предмет.
– Эй, Серж, – обратился к нему я.
– Серж? – удивился он. – Кто это такой?
– В смысле, товарищ, извини…, – поправился я.
– Вот это и есть настоящий дух, – заметил он.
И тут вошел Командир Парк. Он хромал, а рука у него была перевязана. Он что-то держал, но я никак не мог разобрать, что именно – это было что-то розовое, мокрое и кровоточащее. Должен сказать, что Командир Парк со своим обезображенным шрамами лицом был мрачным типом.
То, как он смотрел на тебя своими безжизненными глазами в «поврежденных глазницах», напоминало какой-то жуткий фильм об африканских диктаторах или что-то подобное. Он завернул «предмет» в газету и отправил его пневмопочтой в бункер, находившийся под нами, затем обтер руки о штанины и ушел.
Серж повернул мое лицо к себе:
– Товарищ, – вывел он меня из оцепенения.
– Извини, – спохватился я. – Мне раньше никогда не приходилось видеть тут Командира Парка.
– Он Командир, –
– Он Командир, – глухо повторил я.
– Послушай, – начал Серж, – Я знаю, что тебя поймали и увезли на сбор урожая, и что твоя квартира находится на двадцать втором этаже. Я знаю, что у тебя нет привилегии, чтобы сидеть в метро. – Он порылся в своем кармане. – Поэтому у меня для тебя есть одна мелочь, – сказал он. – Это избавит тебя от всех маленьких неприятностей в жизни.
Я был уверен, что он говорит о новом седативном препарате, о котором ходили слухи.
Но вместо этого Серж достал из кармана новый сияющий значок отдела «Пуб Ёк».
– Не бывает так, чтобы в команде был только один человек, – произнес он, протягивая его мне. – Ты умный парень. А нам нужны умные люди. Кью-Ки многому у тебя научилась. Перестань, не валяй дурака. Ты можешь работать вместе с ней и дальше.
– Но дело Га все еще мое, – заметил я. – Мне нужно довести его до конца.
– Уважаю такую позицию, – сказал Серж. – Я бы иначе и не поступил. Закончи свою работу любой ценой, а затем присоединяйся к команде.
Когда я взял значок, он произнес:
– Я скажу ребятам, чтобы наметили вечеринку по случаю твоей стрижки.
Я повертел значок в руках. На нем не было имени, стоял просто номер.
Серж взял меня за плечо.
– Иди-ка, посмотри на эту штуковину, – позвал он, подавая мне с верстака металлический предмет. Он оказался неимоверно тяжелым. Я с трудом удерживал его в руках. На кованой пластине с основательной ручкой были выбиты какие-то выпуклые буквы.
– На каком это языке? – спросил я. – На английском?
Серж кивнул.
– Но даже если бы ты знал английский, – заметил он, – тебе бы не удалось это прочитать. Написано в зеркальном изображении. – Он забрал у меня железяку, чтобы рассмотреть надпись. – Это называется «клеймо». Оно сделано из чистого железа на заказ. Клеймом метят то, что кому-то принадлежит, чтобы потом можно было прочесть эту надпись. Никак не могу вспомнить, что здесь написано – «Собственность Корейской Народно-Демократической Республики» или «Собственность Великого Руководителя Ким Чен Ира».
Серж посмотрел на меня, силясь понять, не выскажу ли я какого-нибудь толкового замечания, вроде: «А какая разница?».
Но я промолчал, и он улыбнулся, одобрительно кивнув.
Я стал искать глазами шнур электропитания на этой железяке, но ничего подобного не увидел.
– И как эта штуковина работает? – удивился я.
– Очень просто, – ответил он. – Это старинная американская технология. Кладешь ее на угли, пока она не раскалится докрасна. Затем выжигаешь надпись.
– На чем?
– На Командире Га, – ответил он. – Его собираются клеймить на рассвете, на футбольном стадионе.
«Садисты», – подумал я, с большим трудом сдерживая возмущение.
– Этим и занимался здесь Командир Парк? – спросил я.
– Нет, – ответил Серж. – Великий Руководитель отправил Командира Парка по личному делу. Кажется, Великий Руководитель скучает по Сан Мун и хочет заполучить ее последнее изображение, которое всегда будет напоминать ему о ней».
Я пристально посмотрел на Сержа, пытаясь уловить смысл его слов, но заметив у него на лице хитрую усмешку, я опрометью кинулся к Командиру Га, которого обнаружил в одном из звуконепроницаемых боксов.
– Они собираются сделать это завтра утром, – сказал Га, когда я вошел к нему. Он лежал на столе для допросов без рубашки, руки у него были привязаны ремнями. – Они собираются вытащить меня на футбольный стадион и клеймить на глазах у всех.
Но я не слышал, что он говорил, не сводя глаз с его груди. Я медленно подошел. Взгляд мой был прикован к ободранному красному квадрату на том месте, где раньше находилось изображение Сан Мун. Крови было много – стол буквально был залит ею, – но теперь из раны сочилась только прозрачная жидкость, образуя на его ребрах розоватые полоски.