Сын президента
Шрифт:
На том разговоры кончились. Пит и Джо покрепче зажали под мышкой кобуру и взялись за дело, создав для себя целый новый мир, бросающий им вызов, — ведь куда бы они ни глядели, они видели опасность; поэтому работы у них было по горло. Дэнди относился к ним с уважением, хотя они и забавляли его. Они были полезны: подносили чемоданы, всегда имели при себе наличные деньги, резервировали номер в гостинице, вводили его речи в компьютер, чтобы проверить, насколько они приемлемы, давали молниеносные характеристики новых мест и людей, не пропускали к нему психопатов и вычитывали его статьи. Относили его белье в прачечную и разыскивали ботинки. Они пытались встать
Пит и Джо на целых восемь часов теряли Дэнди из вида. Их самолет вылетал через четыре часа после «Конкорда», которому понадобится в два раза меньше времени, чтобы покрыть то же расстояние. Мысль об этом вызывала у них тревогу.
— Возьми еще вина со льдом, — сказал Джо. — Расслабься. С чего вы поцапались?
— Какой это лед, — проворчал Пит. — Это битое стекло.
Он только что закончил неприятный спор с метрдотелем, который указал, хотя никто его об этом не спрашивал, что «Вдова Клико» не нуждается во льде. Метрдотель был расстроен, так как «Конкорд» захватил лучших его клиентов. Снял сливки.
— Господи! — сказал Пит, доказывая свою правоту. — Кому интересно, в чем нуждается питье? Важно, в чем нуждаюсь я. Я плачу. Питье должно быть мне по вкусу. Все они психи, в этой стране.
Он, естественно, настоял на своем, но метрдотель как следует над ним поизмывался, и впоследствии Пит вел дела с англичанами с особой строгостью. Джо никогда не любил британцев. Мать его была из Дублина. Один из его дядьев был убит британцами и два двоюродных деда тоже. «Конкорд» выкатился на посадочную площадку. Пассажиры поднялись по трапу. Перед глазами Пита и Джо промелькнул Дэнди.
— Не может он попасть в беду, пересекая Атлантический океан, — сказал Пит.
— Мик Джеггер попал же, — сказал Джо. — И об этом знает весь свет.
— Так то был аэробус. В «Конкорде» слишком узкие сиденья, — возразил Пит. — По два с каждой стороны от прохода. И мы проверили список пассажиров. А в Далласе его встретит Гарри Максуэйн.
— Бедняга, — сказал Джо, имея в виду Дэнди. Он думал, Дэнди боится поэзии, как он сам, и ошибался.
— Кончается посадка пассажиров, участвующих в первом полете «Конкорда» в Вашингтон, — донеслось из репродуктора. — Мы вызываем мисс Изабел Раст. Просим мисс Изабел Раст немедленно подойти ко входу номер одиннадцать.
Это обеспокоило Пита и Джо. В последнем списке пассажиров, полученном ими два дня назад, никакой мисс Изабел Раст не было. Кто-то, какая-то особа женского пола, неизвестная им, которой предстояло провести четыре часа по соседству с Дэнди, вышедшим из-под их контроля, опаздывала на посадку, действовала не по правилам. Вот так и начинаются неприятности. У них был на это нюх.
Изабел поднялась по трапу. Перед ними мелькнули рыжеватые волосы, стройные ноги в тугих джинсах. Ничего утешительного.
Посмотрим, как все это выглядело: Щелкают камеры, шелестит пленка, провожающие ликуют. «Конкорд», как по волшебству, поднимается в воздух и исчезает вдали. Остается лишь шум моторов. В зале ожидания первого класса панамериканской компании стоят двое мужчин, глядя вслед улетевшей птичке. Они хорошо одеты, хорошо обуты, хорошо выбриты и наманикюрены. У них нет никаких денежных затруднений. У них удачные браки, жены верны им и прилежны. У Пита широкий лоб, впалые щеки и заостренный подбородок. Он высокий, худой и сутулый. Его дед и бабка приехали из Польши. Джо более приземистый и смуглый. У него нависшие брови и черные пронзительные глаза. Его мать-ирландка вышла замуж в Калифорнии за человека, в жилах которого частично текла индийская кровь.
«Конкорд» исчезает в облаке черного тумана, унося с собой Дэнди и Изабел. Дед Дэнди с материнской стороны был русский князь, а прадед по отцу был сицилиец. Мать Изабел была англичанка, а дедушка и бабушка по материнской линии — кельты; отец ее был австралиец — потомок викингов, живущий теперь в Северном Вьетнаме.
Как мы можем понять друг друга, если не при помощи любви, у которой нет слов.
Одно утешало Джо и Пита: оружие, которое пряталось у них под мышками. Джо получил свой револьвер в подарок от жены на Рождество. «Лучший страховой полис, который я могу тебе дать», — сказала она. Джо еще не приходилось пускать его в ход, но такое время, несомненно, наступит. В нижний шов его куртки была зашита дробь, когда он прицелится, пола ловко отлетит назад — как плащ у тореадора, в который зашивается для тяжести песок, — и не помешает ему выпустить пулю. Любящая жена зашила ее собственными руками. Она не была такой красивой, как жена Пита, но она готовила и шила, и не ходила на вечерние курсы. Думать она предоставляла Джо.
12
— Ах, доктор Грегори, ну что мне сказать вам о любви? Вы сидите здесь в своем сером костюме, ваши бледные глаза не отрываются от моего лица; фиговое дерево трется ветвями об оконное стекло. Вы ждете, ждет весь мир. Вы понимаете меня? Бывает ли, что вас тоже охватывают чувства и освещают вашу жизнь? Бывает ли, что вы встаете с кресла, когда в кои-то веки остаетесь наедине с собой и меряете шагами комнату? Не трудно ли вам тогда дышать, не болит ли у вас грудь в том месте, где у нас помещается сердце, при одном воспоминании о любви? Нет, вы не похожи на сосуд, полный этого неземного блаженства; бледные руки неподвижно лежат на столе, сухие, словно из них высосали жизнь. Но, возможно, то же делает любовь, или память о ней. Она высасывает жизнь из живого, упивающегося блаженством тела и, когда уходит, оставляет лишь жалкое подобие тебя, ветошку, не нужный никому мусор, который следует смести в угол. Вы тоже ее жертва.
«Нет, я больше тебя не люблю». Что тебе остается? Объедки от обильного обеда — пищи богов, — годные лишь собакам. Схватить, проглотить и исчезнуть.
— Все ли мужчины и женщины узнают любовь прежде, чем расстаться с жизнью? Эту силу, этот источник света, который сверкает ярче солнца, отражается от снежных вершин и озер, настигает вас внезапно, проникая сквозь окна художественной галереи, ослепляя вас своим блеском в воскресный полдень, света столь жгучего, что вам надо, оберегая душу, скрестить на груди руки, чтобы оградить сердце от самой памяти о нем.
Я сидела рядом с Дэнди. Стюардесса застегнула на мне ремни. Форма синяя с красным и белым. Стюардесса была возмущена: я так легкомысленно отнеслась к первому полету «Конкорда», я заставила всех ждать. Затем она тоже села. «Конкорд» с грохотом двинулся по взлетной полосе — такой легкий самолет, видимо, не может иначе — и мы, бедные, загнанные сюда создания в норковых манто и галстуках с массивными золотыми булавками, осознали, сколь непрочная и хрупкая защита наше тело: слишком поздно, слишком поздно. Воздух сгустился от страха. О, Боже, прости нас. Мы взвились в небо, вопреки воле Создателя. Нечего сомневаться, что подобно Икару, переоценив свои силы, мы вспыхнем и сгорим, — пылающие обломки разлетятся по сторонам и исчезнут в пронзительной голубизне. И поделом нам.