Сын рыбака
Шрифт:
— Нет, я не слепой, чтоб не заметить, где работали ножом.
— А в нынешнем году твои мережи выстояли.
— Да я сам этому удивляюсь.
— Гм… Разное случается… Я, правда, не вижу в этом ничего удивительного.
— Как? — Оскар даже есть перестал. — Разве ты знаешь что-нибудь?
— Может, и знаю, — промямлил Джим, сконфузившись собственной болтливости. — Ну да уж если начал, придется рассказать. Только смотри ему не говори. Иначе заварится каша, а мне совсем неохота грызться со старым босяком.
— Неужели Баночка? — вскрикнул Оскар, вспомнив дружбу Джима с работником Фреда. — Фред разве подослал?
— Нет, Баночка честный парень, от него такого свинства не жди, — заверил его Джим. — Вот я на позапрошлой неделе был в Риге, поехал с Эдгаром за товаром. Он там заговорился с торговцами, а я пошел на толкучку, хотел купить штаны. Встречаю я там Симана — знаешь, этого чудака, который у нас все под окнами шатался… У меня еще осталось немного деньжат, мы пошли в трактир, взяли полштофа и распили вдвоем. Ну, Симану ведь много не надо, хлебнул раза два и сразу же размяк. Ну как, говорит, живете там, на взморье? Все ли здоровы, хорошо ли ловится? А потом спрашивает: как у этого молодого Клявы, стоят мережи? Ясно, отвечаю, стоят, почему им не стоять, разве Оскар какой-нибудь желторотый? А Симан как засмеется… Ему-то хорошо известно, почему они стоят. Останься он в Чешуях, этого не было бы. Я заказал еще четвертинку, и тогда он мне все выболтал. Понимаешь теперь, в чем дело? Оказывается, он по своей дурости подкладывал тебе свинью! Я дал ему как следует по уху и сказал, чтобы он больше мне на глаза не показывался.
У Оскара точно камень с души свалился: как хорошо, что это было делом рук какого-то полусумасшедшего бродяги, а не своих людей. Бродяга уйдет дальше — и после его ухода можно забыть причиненное им зло. Но знать, что негодяй скрывается среди твоих собственных соседей, может быть даже среди тех, кого ты считаешь друзьями, — это гораздо, гораздо тяжелей.
С приближением утра, еще до рассвета, они снова вышли в море. Погода была плохая, ветер крепчал и крепчал, следовало ждать настоящей осенней бури. С трудом отыскав порядки, они стали поспешно выбирать сети, пока море еще не расходилось, — тогда уж оставь об этом и думать. Оскар не просчитался, когда вечером переставил свои порядки ближе к берегу: рыбы в сетях оказалось гораздо больше, чем накануне. Несколько порядочных тайменей попалось в сыртьевые сети, но и остальные пустыми не остались. Сырть и лещей уложили в бадьи, чтобы доставить их домой живьем.
С богатым уловом возвратились они домой. Ветер был ужасный — боковик, и море становилось все неспокойней, но мотор работал исправно. Когда они достигли гавани, поселок только что просыпался. На берегу было пусто. Пустив рыбу в садки и заякорив лодку, Оскар с Джимом направились к поселку. Приятно в такую ненастную погоду очутиться под надежной крышей в теплой комнате и выпить кружку горячего кофе, которое приготовили для тебя заботливые руки. А потом сбросить тяжелые рыбацкие сапоги, снять мокрую одежду, которую не снимал уже много дней, и дать отдых уставшему телу. Никто тебя не станет будить до самого вечера. «Тише, отец спит! Дайте ему отдохнуть…» Так было раньше. Эх, рыбак, рыбак, ты думаешь, что и на этот раз так будет?
5
Первым в то утро встретил его пес. Радостно повизгивая, бросился он навстречу хозяину, запрыгал вокруг него, норовя лизнуть в красное, обветренное лицо.
— Ну, ну, уймись, а то еще живьем меня слопаешь. — Оскар с усмешкой погладил густую шерсть животного. — Ступай лучше в конуру, чего тебе мокнуть в такую непогоду?
Он захватил с собой кожаный фартук, пустой бидон из-под масла и закопченный фонарь, чтобы сменить в нем фитиль. Прежде чем войти в дом, он зашел в клеть и положил там вещи, а заодно осмотрел уложенную на зиму лососевую мережу. Крысы местами повредили полотно в одном из крыльев. «Надо будет на ночь запирать кошку, — подумал Оскар. — Одними крысоловками не обойдешься».
Пока он возился в клети, Анита вышла во двор. Она надела мужской полушубок, голову повязала платком и казалась такой миловидной в простеньком своем наряде — настоящая рыбачка. Она не пожелала мужу доброго утра, не подошла в ожидании ласки, а остановилась у калитки и спокойно сказала:
— Ты уже дома?
— Да, только что пришел.
Анита постояла еще немного, словно ожидая, не скажет ли он чего-нибудь, и потом тихо произнесла, глядя в сторону:
— Иди в комнату, Оскар, тебя там ждут.
— Да? — равнодушно отозвался он.
— Я пока схожу за Эдзитом. Он прошлую ночь ночевал у мамы. Завтрак в духовке. Гость уже поел, собирается отправляться обратно.
— Гость? — Оскар удивленно посмотрел на Аниту.
— Да, ты сейчас узнаешь, кто.
Ничего больше не объяснив, Анита вышла за калитку.
Какие же здесь скрываются секреты? Оскар вытер облипшие снегом сапоги, стряхнул с себя воду и открыл дверь.
Когда он вошел в комнату, кто-то приподнялся с дивана и, робко улыбаясь, двинулся к нему навстречу.
— Марта?! Ты!.. Ты здесь? — Оскар даже забыл притворить за собой кухонную дверь. Он вдруг почувствовал беспредельную усталость. Потрясение, вызванное неожиданной встречей с Мартой, было слишком сильным, чтобы он еще мог задавать вопросы себе или ей. Мысль о том, что она здесь, что она встретилась и разговаривала с Анитой, все ему объяснила. Теперь уже поздно что-нибудь предпринимать, Анита все знает. Многого ли стоит теперь его решение обо всем переговорить с ней? Он опоздал… На свою же погибель. Он может сейчас уйти — уйти навсегда, безвозвратно… И от этого никому здесь хуже не станет. Оскар вздохнул и протянул Марте руку:
— Ну, с добрым утром, Марта.
— Доброе утро! — Она ответила гораздо смелее, чем он.
Оскар снял верхнюю одежду, развесил ее у плиты и, вернувшись в комнату, присел к теплой печке. Забыв и про голод и про завтрак в духовке, он прижимал ладони к печке, постепенно приходя в себя. Молча, с напряженным вниманием наблюдала за ним Марта.
— Ну, расскажи, как же это получилось, — заговорил он наконец, пытаясь улыбнуться. — Как ты надумала сюда приехать?
— А ты на меня за это не сердишься? — спросила Марта.
Она понимала, какой хаос царит в мыслях у Оскара. Не дождавшись ответа, она вдруг решилась на что-то трудное, и когда заговорила снова, голос ее изменился до неузнаваемости, да и все в ней стало иным. Это уже была не прежняя робкая, застенчивая девушка — казалось, в комнате появилось новое — легкомысленное, беспечное существо. И только по временам Марте как будто становилось трудно говорить, словно у нее перехватывало горло. Но Оскар этого не замечал.
— У меня были дела в Риге. Да, ты ведь ничего не знаешь. Можешь, меня поздравить.