Сын Сарбая
Шрифт:
— Эх вы, околочабанники! Содрали с колхозных ягнят шкуры, нацепили на себя и бахвалитесь!
— Но-но-но! — Алапай показал кулак. — Говори, да не заговаривайся.
А Чекир примирительным тоном сказал:
— Мы не расхитители. Был бы ты овцеводом, тоже носил бы мерлушковую шубу.
Алапаю, видно, хотелось ссоры:
— Пш-ш! Разве ему с отцом справиться с овцами? Лентяям на роду написано околачиваться возле коров!
Дардаке видел, что отец стоит невдалеке и прислушивается к разговору. Как смеет Алапай оскорблять старшего! Отца!.. Да разве можно простить такое? Дардаке спрыгнул с крыши и, клокоча от злости, пошел прямиком на ребят.
И вдруг, смотри-ка, Алапай улыбнулся и протянул ему руку:
— Да
Дардаке мгновенно оттаял. Поверил, сразу поверил в доброжелательность Алапая, взял его руку, крепко пожал.
Гость одобрительно подмигнул:
— Ого! Крепкое пожатие! Хочешь небось показать, что не смогу теперь заставить тебя бодать стенку? — мотнув головой в сторону заснеженной площади, спросил: — Может, померимся силами? Давно мечтаю сразиться с кем-нибудь стоящим. Не найду себе ровню. Этот, — он ткнул локтем Чекира, — что тоненькая елочка, одного моего взмаха не выдерживает… Хочешь знать — это он меня сюда притащил. Говорит про тебя: «Сын Сарбая настоящим батыром стал». Хочет, чтобы ты отомстил мне за его вечные поражения… Ну? Пошли, что ли?
Но Чекир замахал руками:
— Подожди, подожди! — Он взял Дардаке под руку и повел за угол коровника, где на привязи стояли две оседланные лошади. — Правду сказать, — заговорил он, плутовато поблескивая глазками, — мы приехали, чтобы позвать к себе в гости. Не каждый день овцеводы спускаются в долину. По этому случаю мать приготовила жирную шурпу, бешбармак. Наедимся как следует мяса. У нас и бузы вдоволь; найдется и чего-нибудь покрепче. Едем, не сомневайся. Неужели не хочется тебе продолжить нашу дружбу? Вот и Алапай, узнав, как ты легко со мной справился, решил, что надо такого хорошего парня взять в компанию настоящих джигитов. Ты ведь еще не знаешь, сколько он поездил за последнее время, сколько повидал. Был недавно в Нарыне и такое рассказывает… Ну? Едем? Ничего, что нет у тебя лошади, мой саврасый довезет нас обоих…
Дардаке и краснел и бледнел. Никак он не мог понять этих парней. То оскорбляют его, то вызывают на борьбу, потом вдруг мирно улыбаются и даже зовут на пиршество. Уж не издеваются ли они над ним?
— Может, думаешь, что потешаемся над тобой? — спросил Алапай. — Если способен состязаться со мной — станем друзьями…
— Не знаю, как быть, — смущенно проговорил Дардаке, вспомнив, насколько старше Алапай, и оглядывая его квадратную фигуру.
— Ах, не знаешь! — Алапай мгновенным движением подбил Дардаке ногой и толкнул.
Парнишка кубарем полетел в снег. Но кто удержится на ногах, если нападут внезапно? Вскочив, Дардаке свирепо уставился на обидчика…
— Ты, ты…
— Да ну, чего там «ты, ты», — небрежно бросил Алапай и тут же стал расстегивать свой кожух. Швырнув его в снег, он сразу же принял борцовскую позицию. — Давай, парень! Поборемся, а потом поедем пировать. Только не забывай поговорку: «Борясь, и отца не жалеют». На пощаду не рассчитывай, и слезы тебе не помогут!
Дардаке его уже почти не слышал. Как говорят старики, «борец под его шкурой вдруг сам родился».
Распахнув тулуп, Дардаке как бы выпорхнул из него и с разгона налетел на противника. Ногами и руками он сгреб его, свалил, покатился вместе с ним… Чекир, подхватив тулупы борцов, отбежал подальше. Второй зритель, старый Сарбай, издалека смотрел, не вмешивался. Он молча выпятил по привычке бороду.
Сам он драчуном-борцом никогда не был, но в сыне угадывал и силу и удаль, верил в него.
Ай да схватка! Снег взвился под ногами, мерзлая земля гудела, когда падали на нее борцы. Вскочив, они расходились и, склонив головы, тяжело дыша, приглядывались друг к другу. Топтались, растопырив ноги и согнувшись, как вдруг снова кидались навстречу врагу, чтобы снова гнуть, мять, ломать, скручивать руки, ноги, шею… Вдруг Алапай оторвался от противника и побежал. Это хитрость была. Он на спину принял скакнувшего на него сзади Дардаке и, с ходу перевернувшись через голову, оказался на нем, вывернулся и уселся верхом. Не тут-то было. Парнишка выгнулся дугой. Как железный мост, опирался он ногами и затылком в землю, и сколько ни давил на него тяжеловесный Алапай, сломить не мог.
Пока обе лопатки поверженного не коснутся земли, тот, кто наверху, не считается победителем. Киргизская вольная борьба разрешает и силовые и болевые приемы. Хвататься можно и за шею и за ноги, разрешается коленом нажимать на живот, выкручивать ноги, руки. Алапай всей тяжестью давил на Дардаке. Тот не поддавался. Голова Дардаке ерзала по скользкому, сбившемуся снегу, и грудь и спина были в ссадинах, однако боли он не чувствовал. Давно уже вылезла из штанов рубашка, кожа на теле стала багровой от мороза, но холода он тоже не замечал. Все сильнее и сильнее давил Алапай. Казалось, вот-вот хрустнут позвонки на шее юного противника…
Чекир, подошедший совсем близко, согнувшись, заглядывал под спину Дардаке, чтобы увидеть, когда лопатки коснутся земли. Поняв, что голова Дардаке слишком далеко запрокинулась, он заметался в испуге, опасаясь, что тяжелый, как очаг из камня, Алапай просто раздавит неокрепшего подростка. Чекир уже готов был позвать на помощь Сарбая, он уже руку поднял, чтобы поманить старика, но тут произошло что-то новое.
Дардаке сумел как-то повернуться на бок и опереться на правое плечо. Шея у него выровнялась; Чекир облегченно вздохнул. Зато победа Алапая стала гораздо ближе. Он упорно давил и давил на то плечо, что еще не коснулось земли. Казалось, уже нет спасения… Между тем рука Дардаке шарила и судорожно искала, за что бы ухватиться. И вдруг вцепилась в левую ногу Алапая. Начиная бороться, бойцы закатывают рукава и штанины: голое тело труднее удержать. У Алапая штанина раскаталась, и этим воспользовался Дардаке. Как тиски, захватили пальцы, потянули штанину и вместе с ней ногу — тянули и скручивали, напрягаясь до последних сил. И вот уж лицо Алапая сморщила боль, и уже не мог он так жать плечо Дардаке. Резким движением парнишка угрем скользнул по гладкому, подтаявшему снегу, высвободился из-под грузного тела, вывернулся, но при этом не выпустил ногу противника. Еще сильнее стал ее скручивать, теперь уже двумя руками, да еще и навалился на нее. Колено Алапая неестественно подогнулось, что-то хрустнуло…
— Зарезал, чертов бугай! — раздался откуда-то снизу хриплый и свирепый голос. — Слезай, вставай!.. Слышишь, что ли, ногу сломал. Подымайся, тебе говорят!
Не сразу понял Дардаке слова Алапая… Но зато почувствовал: случилось что-то очень скверное…
— Я не хотел, не хотел! — вскочив на ноги, воскликнул парнишка в отчаянии.
— Бугай чертов! — повторил Алапай. Он не подымался. Медленно повернулся на бок, как-то судорожно подтягивая к животу ногу. Глаза его невольно наполнялись слезами, но губы кривились в усмешке. — Запомни, батыр, — сказал он, глядя на Дардаке, — лопатки мои земли не коснулись, не хвались, что победил. Я поправлюсь, и тогда…
Больше он говорить не мог и замычал от боли.
Дардаке неловко топтался, не зная, что делать. Чекир тянул Алапая за руку, но тот, видно, не мог найти здоровой ногой опоры на утоптанном скользком снегу. Лицо его стало серым, губы дрожали. Наконец ему удалось сесть. Скрюченная нога теперь лежала как бы в стороне. Все трое на нее смотрели. Она прямо на глазах пухла, наполняя штанину.
— Кровь не течет? — невпопад спросил Дардаке.
Алапай нашел в себе силы рассмеяться:
— Ха, откуда кровь? Вывих, понимаешь… А может, и сломал. Ну у тебя в руках и силища!.. Эх, черт, получилось, что от игры загорелся пожар. Что делать будем, а?.. Уставились! Что случилось, то случилось. Я сам виноват, получил, чего добивался. Осторожно усадите меня на лошадь и, пока я не отморозил ногу, отвезите в больницу.