Сын счастья
Шрифт:
Я ничего не спросил про Акселя. Хотя понимал, что она ждет этого. Я просто не мог выговорить ни слова. У меня перехватило горло. Все должно было быть не так. Конечно, Анна была тут ни при чем. Аксель прав. Обвинить ее было решительно не в чем!
Наверное, она попросила меня прийти сюда, чтобы сообщить что-то важное. Мне не хотелось гадать. Но это делало меня виноватым перед Акселем. Да и перед Анной тоже.
Она села на предложенный мною стул. Поля шляпы, похожей на чепец, затеняли ее лицо. Но я чувствовал
Пока я смотрел, как ее грудь волнуется при дыхании, доктор констатировал, что она выглядит усталой и немного поблекшей.
Мы все еще молчали. Подошел официант и спросил, что мы хотели бы заказать.
— Мне только сок, — сказала Анна и медленно сняла перчатки.
Я заказал два стакана сока, и официант ушел.
— Ты видел, как я шла? — Она кивнула на окно.
— Да. — Мы помолчали.
— Мне хотелось встретиться с тобой наедине. Это, конечно…
— Тебе хотелось поговорить о вас с Акселем, но без его ведома? — вырвалось у меня.
— Нет. Впрочем, да! — упрямо сказала она, словно только что сообразила, что именно этого и хотела.
— Я к твоим услугам.
— Дело в том… Я должна кое в чем признаться тебе. И кое в чем тебя упрекнуть.
— Начни с упреков. — Сердце во мне замерло. А еще мгновение назад оно стучало так, что я не слышал шума проезжавших мимо карет.
— Ты выдал мои планы Акселю. Я доверилась тебе. А ты выдал меня.
— Но ведь это было очень давно?
— Ты сказал ему, что я хочу уехать в Лондон.
— А он не должен был знать об этом?
— Должен. Но узнать он должен был от меня. Это уязвило его.
— Тогда, наверное, тебе не следовало говорить мне об этом?
— Конечно, — согласилась она.
— Я думал, что ты свободна.
— Почему мужчины так наивны? Скажи, когда женщины были свободны? Папа — единственный человек из всех, кого я знаю, борется за то, чтобы женщинам было разрешено изучать медицину!
— Мне очень жаль! — Жаль?
— Не профессора, а то, что я выдал тебя Акселю. — Я пригубил сок.
— Но я тебе отомстила.
— Каким образом?
— Сказала Акселю, что уехала в Лондон, потому что позволила его лучшему другу соблазнить себя!
Она говорила очень быстро. Но я все понял. Ведь я уже знал это. Однако мое удивление было искреннее. Я был поражен, что она сама рассказала мне об этом.
Наклонившись над столиком, Анна жадно пила сок. Шляпа съехала немного набок. Сверху на ней была пришита пуговица. Это выглядело глупо. Особенно теперь, когда шляпа съехала на одно ухо. Анна выпрямилась, над верхней губой у нее краснела полоска сока. Мне захотелось провести по ней пальцем.
— Почему ты это сделала?
— Во-первых, чтобы отомстить тебе. А во-вторых, хотела, чтобы Аксель от меня отказался.
— А почему ты сообщаешь мне об этом?
— Потому что
— Не лучше ли прямо сказать Акселю, что ты его не любишь?
— Нет, потому что это не соответствует истине.
— Замечательно! Ты не хочешь выходить за него замуж, но любишь его. Получается так?
— Да. Все, кто знает Акселя, любят его. Ты разве не любишь?
— Это другое дело.
Она перебирала что-то, что лежало у нее на коленях. Кажется, это были перчатки.
— Что ты думаешь обо мне? — спросила она едва слышно.
Что я думаю о ней? Как, интересно, я мог бы объяснить, что я думаю о ней?
— По-моему, ты не… Не для меня. И было бы лучше, если б…
— Если б ты уехал, а я вышла замуж за Акселя?
Ее ресницы отбрасывали на щеки длинные тени. Выпуклый лоб. Гордый нос. Впадинка на верхней губе. Я весь налился тяжестью. От страсти. От желания обладать ею. Услышать от нее совсем не то, что она сказала сейчас. Чтобы она в съехавшей набок шляпке, обхватив меня обнаженными руками и ногами, шептала мне безумные слова.
Я хотел предложить ей уйти в другое место, где было бы поменьше народу. Но не осмелился, а потом было уже поздно.
Анна положила на столик обнаженные руки ладонями вверх, словно ждала, что в них что-то положат. И сказала тихо, не спуская с меня глаз:
— Эта Карна, которая умерла от родов, много для тебя значила?
Какие глаза! Да видел ли я их когда-нибудь раньше? Незащищенные. Правое веко чуть-чуть дрожало. А зрачки… Темные, пронзительные.
За спиной у Анны стояла пальма. Узорчатая тень от ее листьев падала Анне на щеку и на плечи. Словно кто-то расцарапал ей щеку когтями, оставив этот черный шрам.
Я не поднимал глаз от столика.
— Не знаю, — прошептал я, и томительное желание пристыженно покинуло меня.
— Ты встречался с ней в то же время, что и со мной?
— Нет.
— Ты лжешь и сам это знаешь.
Мы смотрели друг на друга, но не смогли стать врагами. Я взял свою салфетку и нагнулся к Анне через столик. Послюнив салфетку, я осторожно вытер красную дугу, оставшуюся у нее на губе от сока.
Анна крепко зажмурила глаза и не двигалась. Потом откинулась на спинку стула и снова уставилась на меня.
— Ты встречаешься с одной женщиной, любишь другую и вместе с тем находишь странным, что я люблю Акселя, но не хочу навсегда связать с ним жизнь и войти в его семью?
— Как раз в этом нет ничего странного.
За окном с криками прошла веселая компания. Я воспользовался поводом, чтобы оторвать глаза от Анны и выглянуть в окно. Но это длилось недолго. Деваться мне было некуда.
Анна пила сок. И снова у нее над губой появилась красная полоска. Я хотел улыбнуться, но не смог.
— Помнишь, мы сидели в парке и ты сказал, что любишь меня? — очень быстро спросила она.