Сын Солнца

Жак Кристиан

Головное судно, несмотря на то, что часть его парусов была повреждена, ловко маневрировало. Наконец, оно подошло к причалу. Какой-то матрос перебросил мостик. Установилась тишина.

Кто выйдет на причал и ступит на землю Египта?

Появился человек среднего роста, широкоплечий, со светлыми волосами и некрасивым лицом. На вид ему было лет пятьдесят. На нем были латы и поножи, но свою бронзовую каску он снял и прижимал ее груди в знак мирных намерений.

За ним следом вышла высокая и красивая женщина, белокурая, одетая в пурпурную мантию, с Диадемой, указывающей на ее высокое происхождение.

Пара спустилась по мостику и остановилась перед Рамзесом.

— Я Рамзес, соправитель царства египетского. От имени Фараона, добро пожаловать.

— Я Менелай, сын Атрея, царя Спарты, а это — моя супруга Елена. Мы приплыли из проклятого города Трои, который завоевали и разгромили после десяти лет тяжелых боев. Множество моих друзей погибло, и у победы горький вкус. Как видишь, остаток моих кораблей в плачевном состоянии, мои воины и моряки измождены. Позволит ли нам Египет восстановить силы перед тем, как вернутся к себе?

— Ответ может дать только Фараон.

— Это скрытый отказ?

— Я привык говорить то, что думаю.

— Тем лучше. Я воин, и я убил много людей, а ты, наверное, не можешь похвастать тем же.

— Зачем утверждать, не зная?

Маленькие черные глазки Менелая гневно сверкнули.

— Если бы ты был одним из моих подданных, я бы сломал тебе хребет.

— К счастью, я египтянин.

Менелай и Рамзес встретились взглядами. Первым отвел глаза спартанский царь.

— Я подожду ответа на своем корабле.

На закрытом совещании поведение соправителя оценили по-разному. Менелай с остатками своей армии, несомненно, не представлял сейчас или в будущем опасность для Египта, но он обладал титулом царя и поэтому заслуживал уважения. Рамзес выслушал замечания и отверг их: разве перед ними находился не вояка, один из Атридов, жаждущий сражений и крови, чьим излюбленным развлечением был грабеж подожженных городов? Рамзес считал неуместным оказывать гостеприимство подобному разбойнику.

Глава Управления по Иностранным Делам, Меба, изменил своей обычной сдержанности.

— Мне кажется опасной позиция, которую занял соправитель. С Менелаем нельзя обращаться презрительно. Наши отношения с внешним миром предполагают сосуществование со многими странами, будь они малые или большие, чтобы избежать объединения против нас.

— Этот грек — коварный человек, — заявил Рамзес, — у него лживый взгляд.

Меба, шестидесятилетний с достоинством держащийся старик с широким, внушающим доверие лицом, снисходительно улыбнулся.

— В дипломатии нельзя руководствоваться чувствами. Нам иногда приходится вести переговоры с людьми, которые нам не нравятся.

— Менелай предаст нас, — продолжал Рамзес, — для него данное слово не имеет никакой цены.

— Голословное обвинение, — посетовал Меба. — По молодости лет соправитель выносит поспешные суждения. Менелай — грек, а греки хитры. Может, он и не сказал всей правды. Мы просто должны действовать с осторожностью и выяснить причины этого визита.

— Пригласим Менелая с супругой на ужин, — объявил Сети, — от их поведения будет зависеть наше решение.

Менелай преподнес Фараону металлические вазы красивой формы и луки, сделанные из разных пород дерева. Это оружие уже доказало свою пригодность во время боев с троянами. Свита царя Спарты была в разноцветных платьях, украшенных геометрическими узорами, и в высокой обуви. Их завитые кудри спускались до пояса.

Волны нектара исходили от зеленого платья Елены, которая лицо свое скрывала под белой вуалью. Она села по левую руку от Туйи, а Менелай занял место справа от Сети. Суровое лицо Фараона произвело впечатление на грека. Беседу повел Меба. Вино оазисов развязало язык спартанскому царю, и он пустился в причитания, сожалея о долгих годах, проведенных под стенами Трои, рассказал о своих подвигах, вспомнил о своем друге Одиссее, пожаловался на жестокость богов и расхвалил прелести своей страны, в которую ему не терпелось вернуться. Меба, превосходно владеющий греческим, казалось, проникся сочувствием к сетованиям гостя.

— Почему вы прячете лицо? — спросила Туйя у Елены на ее языке.

— Потому что я негодная собака, которую все ненавидят. Из-за меня погибло множество героев. Когда троянец Парис похитил меня, я не могла представить, что его безрассудный поступок повлечет за собой десять лет резни. Сотни раз желала я быть унесенной ураганом или утонуть в ревущей волне. Слишком много бед… Я принесла слишком много бед.

— А сейчас разве вы не свободны?

Она слабо улыбнулась под белой вуалью.

— Менелай не простил меня.

— Время смоет страдания, ведь вы снова вместе.

— Если бы это было так просто…

Туйя не задала вопроса, уважая скорбное молчание Елены. Она расскажет, если захочет.

— Я ненавижу моего мужа, — призналась белокурая красавица.

— Может быть, это временное ожесточение?

— Нет, я никогда его не любила. Я даже желала победы Трои. Ваше Величество…

— Да, Елена?

— Позвольте мне как можно дольше остаться здесь. Меня приводит в ужас мысль о возвращении в Спарту.

Шенар, распорядитель ритуала, из осторожности усадил Рамзеса подальше от Менелая, рядом с человеком с выразительным, изборожденным морщинами лицом и с длиной белой бородой. Его возраст определить было невозможно. Он ел медленно и поливал все яства оливковым маслом.

— Это ключ к здоровью, мой царевич!

— Меня зовут Рамзес.

— А меня — Гомер.

— Вы — военачальник?

— Нет, поэт. У меня плохое зрение, но превосходная память.

— Странно видеть поэта рядом с этим грубым животным, Менелаем.