Сын соперника
Шрифт:
– Я президент Крофт Харкер, – сказал он.
Двое, что стояли перед ним, переглянулись, но огнестрелов не опустили.
Третий, седой загорелый человек, подошел к президенту и протянул руку.
– Господин?..
Харкер достал из кармана походной куртки сложенный вчетверо кусок пергамента и передал его мужчине. Дозорный осторожно развернул его. Президент подумал, что вряд ли он умеет читать, но зато наверняка узнает печать в верхнем углу и сосчитает количество корабликов, изображенных на ней. Чем их больше, тем важнее должность обладателя
Седой вернул документ и отсалютовал. Двое других дозорных опустили оружие и последовали его примеру.
Харкер кивнул в ответ и тепло сказал:
– Возвращайтесь к несению службы.
Молодцы, подумал он. Побольше бы таких.
Вскоре президент добрался до основного лагеря. Он и его свита объезжали серые палатки и временные загоны, сделанные из грубо обтесанных бревен, где стояли сотни лошадей. Многие в лагере, как и встретившие Харкера дозорные, являлись ополченцами, но большинство все-таки были обученными солдатами.
Доехав до середины лагеря, президент увидел, как навстречу его отряду из большого шатра вышла группа офицеров. Все сняли головные уборы, приветствуя Харкера. Тот слез с лошади; подбежавший солдат взял кобылу под уздцы.
Один из офицеров сделал шаг вперед и протянул руку.
Харкер пожал ее.
– Рад вас снова видеть, Аланд Терко. Лет пять прошло с нашей встречи, так ведь? Помните, на границе?
– Да, президент, – ответил Терко, гордый тем, что о нем помнят. – Ваша армия готова, господин.
– Хорошая работа, – сказал Харкер и повернулся к офицерам. – Хамилайская армия обнаружена?
Терко кивнул.
– Да. Противник в десяти днях пути отсюда. Кевлерены едут в паланкинах…
– Чем медленнее, тем лучше, – произнес Харкер. – У Беферена будет больше времени на подготовку, а у нас – для организации засады.
Чиерма выбился из сил.
Паймер постоянно говорил, говорил, говорил… Он болтал о Кевлеренах, об Избранных, об Акскевлеренах, о мировой истории в целом и ее близком конце в частности. Кроме того, старик жаждал общения с Идальго и Энглей, а без присутствия Чиермы герцог не мог вести с ней бесед. Обычно леди говорила о губернаторе: «Мой маленький предатель» или «Мой неотомщенный любовник». Но иногда можно было услышать: «Мой якорь, мой милый ржавый якорь».
Точнее сказать, Энглей никогда не называла Чиерму так в присутствии Паймера, употребляя подобные выражения только в разговорах с Идальго. Примерно так же и Идальго называл старого герцога в беседах с леди.
Раньше губернатор как-то не задумывался над тем, насколько странно выглядит разговор двух привидений. До встречи с Паймером он успел убедить себя, что Энглей – всего лишь выдумка, «личный демон», которого придумало себе его израненное сердце год назад. (Только год? А кажется, что с тех пор минула целая вечность…) Однако в ту ночь, когда они с герцогом устроили по воле императрицы совместную попойку и сначала появился призрачный Идальго Акскевлерен, а потом старик начал беседовать с кем-то за его спиной, губернатор понял: Паймер видит Энглей, значит, она существует.
– Мир бывает таким ужасным, – промолвила леди, устраиваясь поудобней в паланкине Паймера.
Чиерма заметил, как Идальго сел рядом с герцогом.
Полоска солнечного света проникла между занавесками паланкина и озарила лицо Акскевлерена. А ведь с виду он совсем как живой, подумал губернатор.
– Мы знаем это лучше, чем они, – сказал Идальго, обращаясь к Энглей.
– Они научатся, – ответила женщина. Оба исчезли.
– Ненавижу, когда они так делают, – недовольно произнес Чиерма.
Паймер слабо улыбнулся.
– Раньше я думал, что мой Избранный убегает по личным делам или спешит исполнить приказание, о котором я уже успел позабыть. – Старик опустил глаза, будто устыдился своих слов. – По правде сказать, я думал… точнее, подозревал, что сошел с ума. Наверное, лучше бы так оно и было…
– Может статься, мы оба спятили.
Паймер печально вздохнул.
– Нет. Во всяком случае, пока – нет…
Несмотря на теплый летний день за окном, Чиерма ощутил легкий озноб.
– Дальше – больше, не так ли?
– Согласен. Думаю, скоро должно случиться нечто ужасное.
– Они словно стервятники, эти наши призраки, правда?..
– Вовсе нет, – вмешался в разговор Идальго, стараясь выглядеть обиженным и оскорбленным.
С Чиермой он разговаривал без всякой вежливости, хотя тот мог бы на это рассчитывать. Зато Идальго всячески лебезил и заискивал перед леди Энглей, успевая при этом присматривать за Паймером и выполнять все его распоряжения.
Губернатор понял, что находится на самой низшей ступени этой странной социальной лестницы, а окружающие не упускают случая лишний раз напомнить ему об этом.
– Скорее, мы похожи на воронов, – проворковала Энглей.
– Это любимые птицы Юнары, – небрежно бросил Идальго.
– Правда, – кивнул герцог.
Он попытался припомнить, как выглядела Юнара. Она была прекрасна, но старик не мог представить ее лица – только что-то смутное, вроде следа на мокром песке. Да, герцогиня любила птиц… впрочем, кажется, императрица с ними тоже неплохо справляется.
– Лерена умеет ладить с птицами, – подтвердил Идальго. – Должен признать, что удивлен.
– Скажи, – произнес Чиерма напряженным голосом, – почему вы здесь?..
Все замолчали. Губернатор неожиданно обнаружил, как много звуков его окружает: дребезжание армейских повозок, кашель сотен солдат, задыхающихся в дорожной пыли, жужжание насекомых, дыхание Паймера…
Идальго и Энглей быстро переглянулись. Как показалось Чиерме, их лица побледнели, а в глубине глаз замерцали слабые желтые огоньки. Цвет напоминал растопленное сливочное масло, или только что отчеканенные золотые монеты, или крылья бабочки, или чистый свет летнего дня…