Сын теней
Шрифт:
— Где ты, Бидди? — пробормотал он, беспокойно мотая головой из стороны в сторону. — Бидди? Женщина! Я тебя не вижу…
— Тс-с-с-с, — прошептала я, отирая его пылающее лицо. — Я с тобой. Спи.
Но он еще долго не мог заснуть, а потом боль быстро разбудила его, несмотря на травы. Бран был снаружи, я не стала его звать. Зачем? Он ничего не смог бы сделать. Я села рядом с Эваном в круге тусклого света светильника и взяла его за руку. Я запретила ему разговаривать, но он не послушался.
— Ты все еще здесь? Я был уверен, что ты давно уехала.
— Как видишь, я все еще здесь. Ты от меня
— Я было решил, что это Бидди. Болван. Из нее можно сделать троих таких как ты… Моя Бидди… она большая девочка… и славная.
— Она ждет тебя, не сомневайся, — произнесла я.
— Думаешь, она меня захочет такого? Ей не будет противно, что я… ну, ты понимаешь?
Я слегка сжала его ладонь.
— Такого сильного, красивого парня, как ты? Да, конечно же, она тебя захочет. Они еще в очередь станут выстраиваться, поверь!
— Знаешь, я не люблю жаловаться, я знаю, ты делаешь все, что можешь… Но как же больно….
— Так, давай попытаемся проглотить еще немного вот этого.
— Помощь нужна? — Тихо вошел Бран с небольшой флягой в руках. — Мне это оставил Альбатрос. Эту настойку делают у него дома, она очень сильная. Он хранил ее для особых случаев.
— Сомневаюсь, что он сможет удержать ее. Разве что, несколько капель. Давай, подлей немного ему в чай. Ты прав, настало время для крайних мер. Ты не мог бы поднять его голову и плечи? Вот так, спасибо.
Фляжка была серебряная, оправленная в тис, с тонкой гравировкой в виде множества спиралей и пробкой в форме кошки из коричневого стекла.
— Не слишком много. Надо чтобы он смог удержать это все в желудке хоть некоторое время.
Понемногу, по глоточку, я вливала в Эвана сильнодействующее снадобье, а Бран сидел рядом и держал больного за плечи.
— Я тебе доверяю, Командир, — слабо произнес кузнец. — Подожди, пока я отключусь, а потом постарайся меня отравить. А лучше, оставь это ей.
— А как же! Зачем, думаешь, я здесь? Чтобы выполнять ее указания.
— Наступит день, Командир…
— Тихо, — вмешалась я. — Ты слишком много говоришь. Пей и молчи.
— Слыхал? — спросил Бран. — Она любит командовать. Не удивительно, что ребята с радостью удрали на задание.
Эван закрыл глаза.
— Я же говорил, она тебе подойдет, Командир, — пробормотал он.
Бран ничего не ответил.
— Спи, — сказала я, ставя чашку с травяным настоем на землю. Он выпил половину, больше, чем я ожидала. — Отдыхай. Думай о своей Бидди. Может, она сможет услышать тебя там, за морем. Так иногда случается. Скажи ей, что ты скоро придешь. Ей осталось ждать совсем немного.
Через некоторое время Бран осторожно опустил голову Эвана на свернутое валиком одеяло, чтобы ему было легче дышать.
— Вот, — сказал он и протянул мне серебряную фляжку.
— Наверное, не стоит. — Но я взяла флягу, думая при этом о сложном узоре на его руке — похоже он уходит глубоко под закатанный по локоть рукав простой серой рубахи. — Я должна проснуться, если он позовет.
— Тебе нужно иногда спать.
— Тебе тоже.
— Обо мне не беспокойся. Выпей хотя бы глоток. Он поможет тебе заснуть.
Я поднесла флягу к губам и глотнула. Это было что-то жгучее как огонь. Я задохнулась и почувствовала, как по телу прокатилась жаркая волна.
— Теперь ты, — сказала я, отдавая флягу.
Он хлебнул, закупорил флягу и встал.
— Позови меня, когда он проснется, — впервые за все это время в его тоне сквозило участие. — Знаешь, ты не должна делать все одна.
Бригид, помоги мне! Меня вдруг затопила глубокая печаль. Я могла выносить его наглость, грубость, безразличие. Молчаливая ловкость была очень кстати. Споры с ним доставляли мне огромное удовольствие. Но неожиданные добрые слова едва не заставили меня разрыдаться. Наверное, я и вправду очень устала. И тут же провалилась в сон с мыслью о Семиводье: темные, тенистые деревья, где дробится солнечный свет, и чистые воды озера. Маленькая, прекрасная и такая далекая картина!
Глава 11
Дни потекли по накатанной колее. Мы привыкли друг к другу. Пока я спала, Бран сторожил и ухаживал за кузнецом. Пока спал Бран, что бывало, впрочем, довольно редко, он запрещал мне выходить, и я его слушалась. Дни шли за днями, и мы наблюдали, как лихорадка сушит Эвана, как жизнь потихоньку уходит из его глаз. Брану ничего не стоило бы напомнить мне, что это я настояла на том, чтобы сохранить этому человеку жизнь, чем обрекла его на долгое и мучительное умирание. Мне ничего не стоило обвинить Брана в том, что он слишком рано заставил кузнеца перенести тяжелое путешествие. Но мы ни о чем таком не говорили. Мы вообще не очень много разговаривали. В этом не было необходимости. Он знал, когда нужен мне, и всегда приходил на помощь. Я стала понимать, когда ему хочется побыть одному, и тогда тихо уходила внутрь холма или к озеру. Сидела на камнях и пыталась ни о чем не думать. Там повсюду стояли обтесанные камни — древние, огромные глыбы, поросшие узором лишайника и задрапированные мягким папоротником. Я совершенно не сомневалась, что они до сих пор хранили сокрытые здесь древние истины, и каждый раз, проходя, уважительно кланялась им.
Наши беседы изменились, будто у нас больше не было нужды в словесных поединках. Эван держался, и во мне зародилась крохотная надежда, что не все еще потеряно. Однажды ночью нам выдалась недолгая передышка, возможность посидеть вдвоем на улице под бледной луной и звездным небом, поужинать запеченным на углях кроликом с диким чесноком и послушать тишину, нарушаемую лишь тихим стрекотом ночных насекомых да порой одиноким уханьем совы. Мы молчали, но без отчуждения. Я вдруг поняла, что доверяю этому человеку. Скажи мне кто об этом раньше — ни за что бы не поверила.
— Скажи честно, — произнес он, когда мы доели, — у него есть шансы?
— До утра он доживет. А дальше я стараюсь не загадывать.
— Ты быстро учишься.
— Некоторым вещам. Здесь — совсем другой мир. Старые правила, похоже, не работают.
— Скажи мне… ты, кажется, много знаешь о всяких там травах и настойках. Что ты использовала, чтобы усыпить его, когда мы резали ему руку? Что-то очень сильное. У тебя осталось хоть немного?
В темноте я не могла разобрать выражения его лица, но глаза смотрели внимательно и пристально.