Сын теней
Шрифт:
— Похоже, Уи Нейллы слишком важные персоны для таких как я, — я безуспешно попыталась пошутить, пока мы поднимались наверх в нашу спальню. Комната оказалась просторной, хоть и темной, единственное узкое окошко выходило во внутренний двор. В комнате стояли две простые кровати, застеленные белоснежными льняными простынями и темными шерстяными одеялами. Был тут и столик с кувшином воды, тазиком и полотенцами. Все находилось в безупречном порядке и идеальной чистоте. Я заметила зеленых охранников у подножия лестницы и в верхнем коридоре.
— Вам, наверное, надо умыться и отдохнуть перед ужином, — предположила
Я поблагодарила ее, и она вышла. Шон все еще стоял во дворе, глубоко погрузившись в спор с одним из наших четверых воинов. Он не мог остаться надолго, ведь в отсутствие Лайама он являлся главой Семиводья и должен был спешить домой к своим обязанностям. Отец вполне справился бы с делами, но хотя люди и любили Большого Человека, во всем доверяя ему, они все еще не забыли, что он бритт. Он не мог занять место Лайама, даже если бы захотел. В некотором роде это было большой потерей. Если уж кто и был рожден, чтобы стать вождем, так это Хью из Херроуфилда. Но он сам выбрал иной путь.
Как только закрылась дверь, я скинула с себя верхнюю одежду и сняла ботинки. Потом налила немного воды в тазик и ополоснула лицо и руки до плеч, счастливая, что можно смыть хоть немного дорожной пыли и пота. После чего разыскала в своем багаже расческу и зеркало.
— Твоя очередь, — сказала я, садясь на постель и начиная расчесывать спутанные ветром пряди. Но сестра только сбросила ботинки. Она легла на постель, не раздеваясь, и закрыла глаза.
— Тебе стоит хотя бы обтереть лицо, — сказала я. — А потом я могу тебя причесать. И еще, по-моему, тебе будет гораздо удобнее спать без этого платья, а, Ниав?
— Спать? — вяло сказала она, не открывая глаз. — Кто говорит о сне?
Волосы у меня были в кошмарном состоянии. Мне здорово повезет, если удастся расчесать их до ужина. Я водила костяной расческой, обрабатывая прядь за прядью, от концов к корням. Все-таки существуют аргументы в пользу бритья головы, если приходится жить под открытым небом. Ниав все также неподвижно лежала на спине. Она дышала медленно, но не спала. Кулаки ее были крепко сжаты, а все тело напряжено.
— Почему ты не хочешь поделиться со мной, Ниав? — тихо спросила я. — Я же твоя сестра. И вижу, у тебя что-то не так, гораздо хуже, чем… чем просто немилое замужество и отъезд из дома. Если об этом поговорить, станет легче.
Она лишь чуть-чуть отодвинулась от меня. Я вернулась к расческе. Со двора доносились звуки: перестук копыт, голоса людей, стук топора о дерево… В голове у меня рождалось жуткое подозрение, такое, что я едва могла в него поверить. Я не могла прямо спросить ее. Я закрыла глаза и представила себе, что я — это она, что я тихо лежу в полутемной каменной комнате. Я почувствовала под собой мягкое одеяло, усталое от долгой езды тело, тяжкий груз волос под вуалью. Я позволила себе раствориться в тишине комнаты. И стала собственной сестрой.
Я почувствовала, как неимоверно одинока теперь, когда больше не являюсь частью Семиводья, когда собственная мать, отец и дяди, и даже брат с сестрой выкинули меня прочь, как ненужный мусор. Я совершенно никчемная. Почему бы иначе Киаран уехал и оставил меня, хотя и обещал, что будет любить меня вечно? Все, что говорит Фионн — правда. Я — одно сплошное разочарование, плохая жена и отвратительная любовница. Нелюбезна с гостями, так он сказал. Неспособна вести хозяйство. Скучна в постели, несмотря на все его попытки меня научить. Короче, полное ничтожество…
И все же, я оставалась собой, иначе во всем этом не было бы никакого смысла
…Но, по крайней мере, как говорит мой муж, я принесла ему этот союз. По всему телу я чувствовала боль и жжение, из-за них мне было безумно тяжело ехать верхом, но я ни в коем случае не должна была никому это показать, иначе все станет намного хуже. Я ни в коем случае не должна была показывать им, что провалилась даже в этом. Если мне удастся все скрыть, возможно, я смогу уверить себя, что все плохое происходит не на самом деле. Если никто ничего не поймет, мне удастся продержаться еще немного.
Я вырвалась из ее мыслей и почувствовала, что вся истекаю потом. Сердце билось, как сумасшедшее. Ниав же продолжала лежать неподвижно. Она даже не заметила, что я подсмотрела ее мысли. Меня всю трясло от возмущения. Чума на моего дядюшку Финбара! Я бы предпочла не знать, что умею это делать. Я бы с наслаждением вернула этот дар тому, кто меня им наградил, а взамен попросила бы какое-нибудь полезное, практическое умение, вроде способности поймать рыбу или складывать цифры в уме. Все что угодно вместо этой способности читать чужие мысли и видеть затаенную боль. Никто не заслуживает столь ужасного дара.
После некоторого раздумья я признала, что была несправедлива к дяде. Спасибо, что он предупредил меня. И, кстати, я ведь делала это не в первый раз. Как насчет той ночи, когда Бран дрожал и так сжимал мою руку, что едва не сломал ее, а я слышала плач одинокого ребенка? Я тогда разделила его боль и попыталась помочь ему. Даже после того, как он прогнал меня, я все равно продолжаю зажигать свечу, все равно не сплю в новолуние и несу его образ в своем сердце. Раз у меня есть дар видеть эти внутренние, глубоко спрятанные раны, значит, одновременно я должна иметь способность их лечить. Такие вещи всегда идут вместе, уж это-то мне сказали и мама, и Финбар. Я дорого бы дала, чтобы не знать, что скрывается за бесстрастным, замкнутым выражением лица Ниав. Воображение подсказывало мне ужасные картины. Но раз я собираюсь ей помогать, я должна знать наверняка.
«Тки медленно. Тки незаметно, как крапивник, что умеет так плести свое гнездо в зарослях орешника, что ни один лист не зашуршит. Тки осторожно, — сказала я себе — или она рассыплется, взорвется изнутри, и тогда уже будет слишком поздно. У нас есть время, возможно, целый месяц, пока не вернутся Фионн с Эамоном, и Ниав будет вынуждена снова нас покинуть. Этого достаточно, чтобы…» — Чтобы что? Я не знала. Для чего-то. Сначала мне нужно выяснить правду, и только потом я начну строить планы. Но не торопясь, а то сестра сорвется. Поэтому, когда сразу после ужина она извинилась и упорхнула наверх, я дала ей некоторое время побыть в одиночестве. Существует предел человеческим силам, особенно если они истощены так, как ее. Все это тяжким грузом давило на меня, и я почти не слушала Шона. Эйслинг ушла на кухню, и мы с братом сидели вдвоем и пили эль на некотором расстоянии от остальных жителей замка.