Сын вождя.

Вознесенская Юлия Николаевна

— В России теперь секретов нет, так что извольте нам все рассказать, — потребовала Хозяйка. — Тем более, что у нас сегодня гости из Берлина и из Парижа. Им это будет особенно интересно.

— Пожалуй, расскажу, хозяюшка, благо история не очень

длинная, — согласился Гость из Москвы. — Я уж позабыл, как назывался этот институт, кажется, имени академика Бориса Збарского, который бальзамировал тело Ленина. Помню только, что, по словам моего знакомого, сотрудники этого странного института вверенный их попечению объект прозвали «Копчушкой». А история заочного христианского отпевания Владимира Ильича такова.

В конце восьмидесятых годов, как раз 21 января, в институт позвонили из охраны Мавзолея и объявили, что у них там произошла диверсия: какой-то старик, терпеливо отстояв очередь, вошел в усыпальницу вождя и, проходя мимо мумии, вдруг размахнулся и бросил на стеклянную крышку гроба горсть земли. Старика арестовали и увезли на Лубянку, а сотрудникам института было приказано гроб Копчушки пропылесосить. Потом до моего знакомого дошло, что безумный старик скончался от инфаркта в тот же день, когда совершил свою акцию, но перед смертью будто бы успел сказать, что он — незаконный сын Ленина, а земля, которую он бросил на гроб своего отца, — освященная. Он получил ее в церкви, где заказал заочное отпевание усопшего. Старик скончался, виноватых не нашли, и дело закрыли.

Но с этого момента странные дела начались в Мавзолее. Копчушка, который и без того доставлял немало хлопот советской науке бальзамирования, вдруг начал неотвратимо разлагаться прямо на глазах и очень скоро рассыпался в прах. Этот прах потихоньку где-то закопали, а в Мавзолее для успокоения упорных ленинцев демонстрируют с той поры мастерски выполненную восковую куклу. Не знаю, можно ли верить этой истории, но мне бы хотелось.

— Мне тоже, — сказала я. — Только, если все вправду так и было, то случилось это не 21 января, а 22-го — на другой день после годовщины смерти Вождя.

— Почему вы так думаете?

— Да так уж… Я даже знаю, что в тот день была метель.

Больше вслух я ничего не сказала, а про себя подумала: «Так, значит, он простил…» Историю Сына Вождя мне поведал когда-то под большим секретом знакомый художник, но рассказывать такую длинную и печальную повесть в тот вечер мне не хотелось.

Вернувшись из Петербурга в Берлин, я разыскала в своем архиве тонкую пачку папиросной бумаги, перечла уже почти забытую повесть о Сыне Вождя, отпечатанную без интервалов на «Эрике», перенесла ее в компьютер и закончила.

Ленинград, 1975 и Берлин, 2002.