Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра
Шрифт:
Впрочем, нельзя сказать, чтобы его привлекало и скучное однообразие жизни, без тревог и потрясений. Он был единственным сыном очень богатых родителей. Отец его, правда, не имел отношения к Роллс-Ройсам, но происходил из династии крупных кораблестроителей, судовладельцев и фрахтовщиков. Тем не менее Руперт — любитель жизненных экспериментов, склонный к теоретизированию, — после войны отказался от положенной ему доли семейного капитала, решив, что деньги погубили его родителей и вот-вот погубят его самого, так как жить спокойно и счастливо можно лишь тогда, когда работаешь ради хлеба насущного.
Отец его, человек суетный, раздражительный, ленивый, но в общем благожелательный и щедрый, появлялся в Англии
Мать пережила его смерть спокойно. Теперь ей шел шестьдесят шестой год, но она тщательно за собой следила, хорошо сохранилась и выглядела самое большее на пятьдесят. С Рупертом она обходилась небрежно-ласково и совсем им не интересовалась.
Ни одного дня в своей жизни родители Руперта не работали, им даже в голову не приходило, что они должны работать. Вся беда была в деньгах. Руперт был уже почти взрослым, когда он понял — без чьей-либо помощи, — что именно в этом несчастье его семьи, вернее, причина того, что семьи у него в общем-то нет. Люди небогатые думают, что деньги приносят покой и счастье; а в его семье богатство лишь помогало убивать время; этим родители занимались постоянно, всю жизнь, и занятие это было неблагодарным, потому что сама жизнь теряла всякий смысл. Руперт рос сам по себе и долго не мог понять, в чем корень зла, сам едва не став жертвой ого бессмысленного существования.
В двенадцать лет его послали в Итон — единственное твердое и согласованное решение родителей за всю его жизнь. Они объясняй об этом так, будто поступить в Итон было столь же естественно, как родиться на свет божий, хотя занятия во французской начальной школе (а это все, что было у Руперта за плечами) едва ли могли ему дать то знание английского языка, какое требовалось, чтобы попасть в привилегированное учебное заведение.
Итон заставил его взглянуть на жизнь по-новому. Уже вполне самостоятельный и тщательно оберегавший свою детскую независимость от всяких посягательств, Руперт был поражен идиотизмом уклада английской закрытой школы и немедленно вступил в борьбу с этой в своем роде совершенной системой. Над ним еще никогда не измывались так методически, хотя он уже во Франции научился толкаться, лягаться, орудовать кулаками и локтями, защищаясь от старшеклассников. Драки его не пугали — он умел за себя постоять, но иерархия хамства, с которой он столкнулся, оскорбляла в нем анархическое, воспитанное во Франции, Чувство свободы. Он понял, что с этим хамством английской системы образования, с этой классической подготовкой к жизни высших классов Англии надо бороться с первого же дня, если он не хочет ожесточиться и потерять всякую способность чувствовать.
Хитроумный механизм Итона, предназначенный для того, чтобы вытравить из своих питомцев избыток чувствительности, не мог долго терпеть мятежника, а мятежник в свою очередь не мог стерпеть итонских порядков.
После одного, особенно бессмысленного избиения, когда двое старшеклассников растянули его ничком на скамье, а третий дал ему десять ударов тростью, он поднялся не столько умудренный, сколько взбешенный, схватил скамью и, ринувшись на одного из мучителей, сломал ему руку.
Правда, потом Руперт так и не мог убедить себя, что этот побег не был трусостью. Но с другой стороны, он всегда ясно сознавал, что если бы он не схватил скамью и не удрал из этой казармы, дух его был бы сломлен, и он стал бы одним из тех мальчиков, что до конца своих дней живут по правилам, которые ему, Руперту, противопоказаны.
Позднее он иногда жалел о своем бунтарстве, но в то время был непоколебим. Мать и йоркширский дядя, к которому он убежал, отослали его назад; в Итоне почему-то простили его выходку, видимо оправдывая ее французским воспитанием, но теперь он уже хорошо знал, против чего восстает, он стал действовать более хитро и изворотливо и даже стал подбивать на бунт других. В конце концов на него махнули рукой, сочтя неисправимым, и попросили мать (отец был в Вальпараисо) забрать его.
Он покинул Итон с торжеством, уверенный в своей победе, хотя и не совсем понимал, в чем она заключалась. Зато скоро стало ясно, что он на этом потерял, — попросту говоря, возможность получить законченное образование.
Преисполненный недоверия ко всякой школе, не чувствуя твердой родительской руки, которая помогла бы ему побороть анархическое отвращение к дисциплине, он имел возможность перепробовать самые разные учебные заведения и бросать их, когда вздумается. Он учился в Париже, Канне, Эдинбурге, Дартмуте, Вэвэ, в английском лицее в Афинах — в общем, всюду, куда таскала его за собою мать.
Его бунтарство в Итоне не сделало его революционером или человеком радикальных убеждений. Наоборот, он всегда восхищался английской буржуазией, потому что она прилежно трудилась, вела добропорядочную жизнь и в большинстве своем беспрекословно подчинялась традициям — к этому стремился и он…
Единственными радостями, которые в молодые годы принесло ему богатство, были неограниченная свобода передвижения и спорт. Он знал: чем беднее человек, тем меньше у него возможностей для развития. Еще подростком он мог путешествовать где угодно, плавать на своей яхте, кататься лыжах каждую зиму, охотиться, ловить рыбу, — словом, наслаждаться всеми благами, которые покупаются за деньги.
Но при этом он всегда испытывал чувство вины, потому что отец его в молодости делал то же самое и продолжал делать потом, только с большим размахом и более изощренно.
И когда семнадцатилетний Руперт, ученик английской школы в Афинах, страстно увлекся археологией, это было для него спасением. Однако ему и тут мешало отсутствие основательных знаний, который он так и не приобрел в годы своего безалаберного детства. Он был самолюбив, требователен к себе, и недостаток образования связывал его по рукам и ногам. И все же он не жалел о своем бунте против порядков Итона. Он и тут корень зла видел в деньгах. Он понимал, что надо всерьез заняться самообразованием, если он действительно хочет следовать своему влечению и открывать сокровища древнего мира.
Он этим и занимался, когда разразилась война и прервала карьеру богатого и одаренного любителя истории средиземноморской культуры. Его забрали во флот и потом — на войну. Во флоте он страдал от того же, что и в Итоне, хотя и несколько иначе: пребывание на военной службе, по крайней мере, оправдывалось сознанием, что он выполняет свой долг. А чувство долга было развито у Руперта. К тому же долг перед своей страной не так обременителен, как долг перед своим классом, особенно если ты склонен относиться к своему классу скептически. Поэтому ему даже нравился флот, хотя он не одобрял его порядков и дисциплины.