Сыны мести
Шрифт:
— Ходишь!
— Ага, — я улыбнулся и показал мешок. — Для нас есть задание.
— На ближнем берегу все ободрали, — предупредил малец. — Перейдём реку.
Пряча головы под капюшонами, мы пересекли узкий мост и прочесали весь дальний луг в поисках васильков. Этих почему–то оказалось меньше всего. Пока Эспен выискивал среди трав низкие стебли мяты и жёлтые цветки донника, я прошёлся вдоль берега в поисках фиалок. Пару раз едва не свалился в воду, но успел набрать достаточно. Хотелось верить, что Аник
Пока я боролся со скользким берегом и злосчастными фиалками, Эспен успел набить полный мешок трав и отдыхал, любуясь рекой.
— Фиалки. — Эспен взглянул на небольшой букет, что мне удалось собрать. — Аник попросила?
— Да. Почтить мать.
Мальчишка бережно принял у меня из рук букет, достал из–за пазухи ленту и перевязал стебли, а затем уложил цветы в сумку поверх остальных трав.
— Я матушку никогда не видел, — тихо сказал он, глядя на крыши деревенских домов. — Она умерла, рожая меня.
— Жаль. Наверняка достойная была женщина.
— Так говорят. Отец её очень любил. И до сих пор любит — десять зим прошло, а он не взял новую жену, хотя давно бы надо привести новую хозяйку в дом. Ну, все женщины местные об этом толкуют. А отец не хочет. И меня ненавидит за то, что убил её.
— Женщины часто погибают при родах, — возразил я. — Дети совсем ни при чём. И ты уж тем более не виноват.
— Ага, ему это скажи, — мрачно буркнул Эспен. — Отец потому и приставил меня к тебе, что считает нас обоих проклятыми. Погань к погани — так он сказал. А я что? Десять зим из кожи вон лезу, чтоб ему угодить. Но что ни сделаю — всё без толку. Как будто я специально матушку убил!
Эспен опустился на траву и обхватил руками колени, покачиваясь из стороны в сторону. Он не плакал, но лучше бы разревелся — слишком потерянным и одиноким он казался.
Я тяжко вздохнул, бросил мешок на землю и, морщась от боли в ране, молча сел рядом. Вид отсюда простирался и правда красивый. Соломенные крыши у подножия гор, сверкающие волны реки, всюду зелень, а воздух был пронизан свежестью и весной.
— Он ведь однажды хотел меня убить, — шепнул Эспен. — Аник говорит, когда матушка померла, отец хотел бросить меня в костёр. Обезумел от горя. Не подходил к колыбели, даже смотреть в мою сторону не хотел. Вилви, соседка, тогда свою дочь кормила — и мне молока давала. Только благодаря ей я и выжил. Думал, вырасту, помогать стану — и он оттает. А нет. До сих пор лишний раз в мою сторону и не посмотрит.
— Посмотрит, — пообещал я. — Сыновьями не разбрасываются.
Эспен всхлипнул и потёр кулаками глаза, боясь заплакать.
— Так старший у него есть. Эйрик. Стал подмастерьем кузнеца, через пару зим своё дело начнёт. Нас–то всего четверо детей. Самая старшая, Хильда, давно уж замуж пошла, своих детей ждёт. Эйрик ушёл учиться… — Малец хлюпнул носом. — В доме остались только мы с Аник. Её–то отец любит, хотя и бьёт. Но любит, правда. Всякий раз, как в Фисбю едет, привозит ей какую–нибудь красоту. Ленту там или бусину из стекла. А мне ничего не достаётся.
Я глядел на печального мальчишку и не знал, что говорить. Утешать
Быть может, в этом и заключался урок Ормара — показать, насколько болезненной может быть любовь к ближнему. Дать мне увидеть, как она ранит. И убедить меня, что лучше держаться от страстей подальше.
— Я своей матери тоже не знаю. — Положив посох рядом, я сорвал травинку и сунул в зубы. — Только по рассказам. Так что в этом мы похожи.
— Тоже умерла в родах?
— Вроде того. Говорю же — это частая беда среди жён. И я тоже последний в семье. Только братьев и сестёр у меня поменьше. Всего одна, старшая.
— А где она сейчас?
— На Свартстунне, — уклончиво ответил я. — Учится.
Любопытство взяло верх. Эспен отвлёкся от мрачных мыслей и уставился на меня с нескрываемым интересом.
— Станет жрицей? Настоящей?
Я пожал плечами.
— Если захочет и если богам будет угодно.
— А она красивая, твоя сестрица?
— Разве это важно?
— Аник красивая, — со знанием дела заявил мальчишка. — Это всем молодым мужам в деревне важно. Хотя жрицам, наверное, всё равно… Они же только богов любят.
Я вспомнил миловидное, но обезображенное шрамом лицо Сванхильд.
— Моя сестра не такая, как твоя. Но лучше не будем о ней.
— Почему?
— Мы не близки и росли в разных местах. Я ничего не смогу тебе о ней рассказать. Ладно, — я выплюнул травинку, поставил посох и тронул Эспена за плечо. — Помоги.
Мальчишка тут же вскочил и помог мне подняться на ноги. Вдоль берега пробежала стайка деревенских детей. Заметив Эспена, одна из девчушек помахала ему рукой.
— Пойдём купаться! Нам разрешили!
Глаза моего сопровождающего загорелись.
— Хинрик, пожалуйста! Давай окунёмся, — взмолился он. — Такая жара на дворе.
Я взглянул на небо: солнце только клонилось к закату, время ещё было. Я и сам был не прочь искупаться, но вода здесь была холодная: река спускалась с гор.
— Только быстро, — согласился я. — Если цветы завянут, Аник нас ухватом отходит.
Эспен улыбнулся во всю ширину рта, обнажив кривые молочные зубы.
— Ты настоящий друг!
Он ускакал вперёд, присоединившись к другим детям, а я медленно ковылял к пологой части берега, таща на плече сумку. Хорошо хоть, что травы почти ничего не весили. Сам я решил не купаться — пока разденусь, пока поплаваю, потом одеваться и сохнуть… Солнце уже сядет и фиалки точно завянут. Поэтому я шёл к воде с намерением дать Эспену немного побултыхаться и загнать его домой. Издалека я увидел, что малец уже добежал до песчаной полоски маленького пляжа, сорвал рубаху и полез в воду.