Сыны Зари
Шрифт:
Они познакомились только этим вечером, их представили друг другу друзья, которые и сейчас сидели на каменных ступенях, немного пониже их. Они уже успели здорово понравиться друг другу. Когда они стояли в пивнушке, получая свое пиво, и друзья сказали ему: «Вот это...» – юноше показалось, что он услышал «Сюзи». На самом деле девушку звали Люси. Он уже успел назвать ее Сюзи раз пять, и девушка собиралась наконец поправить его.
Росс глубоко вдохнул, сделал ровный выдох и как раз на выдохе застрелил ее. Девушка в тот миг тянулась к своему стакану и думала, что на сей раз, возможно, коснется
У юноши еще было время, чтобы осознать ее странное исчезновение, у него даже были какие-то секунды, чтобы подивиться, что же это такое. Господи, могло с ней... Но тут-то он и умер.
Сначала ее тело, а потом и его соскользнули с самой верхней ступени, подобно ныряльщикам, наперегонки мчащимся к воде, лишь с той разницей, что они устремились не в ту сторону. Девушка, изогнувшись дугой, упала на стол, сокрушая стаканы и расплескивая пиво во все стороны. Проехавшись по всей длине стола, она соскользнула с его конца и дважды перевернулась на помосте. Поднявшийся и закрутившийся вместе с ней фонтан крови бил, подобно струе из брошенного на землю брандспойта, поливая все вокруг. А юноша, ударившись о кромку стола, упал прямо на колени трех мужчин, сидевших рядом на скамье.
Одна молодая женщина, вскочив на ноги, посмотрела на свою белую блузку: красные пятнышки бежали вверх, к плечу, красным было разрисовано и ее лицо, словно художник стряхнул на него краску с кисти. И какой-то мужчина оттолкнулся от головы, упавшей на его колени, а серо-розовые комки мозгового вещества, соскользнув на его бедро, съехали дальше, на ботинок.
Сначала никто не понял, что случилось. А потом все поняли.
Когда Кэлли лег в постель, Элен сказала:
– Я бы не хотела, чтобы это превращалось в привычку.
Это была одна из их давних шуток, но в этот раз Элен выпила больше, чем полбутылки вина, так что шутка выглядела забавной и вполне уместной. Кэлли кончиками пальцев пролагал по ее телу дорожки, вверх и вниз, что-то пропуская, касаясь и снова пропуская, а она заливалась краской, начиная от горла и ключиц. Элен чувствовала, как его тело ударяется об ее бедро.
В поле ее зрения, в самом уголке, был слепящий глаза белый свет. Не мешая Кэлли, даже не отворачиваясь, Элен подняла лампу с ночного столика и опустила ее на пол. А губы Кэлли уже двигались легкими клевками: от плеча к груди, от груди к бедру... И вот он, нырнув, лизнул ее между ног. Она глубоко вздохнула.
– Кто знает, что ты здесь?
– Никто, – ответил он и чуть погодя добавил: – Разве что Майк.
Элен осторожно, чтобы не помешать ему, снова протянула руку и сняла телефонную трубку с рычажков.
Повсюду одинаковые входные двери и одинаковые фронтоны. Съезд с тротуара, асфальтированная дорожка, дверь гаража... Однотипные стеклянные двери во внутренний дворик, садики с лужайкой. Цветочные клумбы и изгороди со шпалерами вьющейся зелени. Эрик Росс ехал по улице к своему дому.
– Ну, что хорошего? – спросил он Энджи, сидевшую у телевизора.
– Ничего, – покачала она головой, но от экрана не оторвалась, потому что посмотрела уже больше половины фильма.
Росс отправился на кухню и отрезал себе немного хлеба и сыра. Потом достал пива из холодильника и, вернувшись в комнату, присел рядом с Энджи. Они просидели молча минут десять, пока Энджи не досмотрела передачу до конца. Росс очистил свою тарелку, допил пиво и сходил за другой банкой.
– Мне, возможно, придется уехать ненадолго, – сказал он. – Этакое короткое путешествие.
– Короткое? – кивнув, спросила Энджи.
– Короткое, – улыбнулся он.
Больше она ни о чем не спрашивала. А потом он смотрел, как она прошла из уборной к туалетному столику, как сняла юбку, переступив через нее ногами, как наложила на лицо крем, а потом промокнула его бумажной салфеткой... Теперь она была уже не столь стройна, как раньше: раздалась в талии и бедрах, грудь обвисла. Да, как-никак, а уже двенадцать лет...
Никогда еще ему не хотелось уезжать далеко от дома. Он делал свою работу, получал за нее деньги и возвращался домой. Ни о чем не думая и не ощущая ничего, кроме удовольствия от того, что он вернулся.
Быть где-то в другом месте, где-то в другом месте входить в роль. Здесь ничего подобного быть не могло: в твоем собственном доме все знают, кто ты такой.
Это место для репетиций. Место, где он мог превратиться в кого угодно.
Глава 7
В комнате были трое: Протеро, сэр Эдвард Латимер и сам министр, который только что произнес:
– Я желаю, чтобы это прекратилось.
А Латимер и Протеро думали о том, каким образом им выразить согласие с этим мнением. В конце концов Латимер сказал:
– Вы же видите, господин министр, насколько это трудно. У нас есть люди, которые нас консультируют, есть специалисты в такого рода делах. Но в конечном счете...
– Почерк, – добавил Протеро. – Нам надо определить почерк: жертвы, места, время дня, может быть. И таким образом...
– Я понимаю все эти трудности, – кивнул министр. – И я желаю, чтобы это прекратилось.
Доусон перехватил взгляд женщины-полицейского. Она немедленно отвернулась и с невозмутимым лицом принялась изучать дешевенькую гравюру и рамке, висевшую над камином. Она могла бы без запинки назвать наперечет все вещи в этой комнате, каждый предмет мебели, украшении, посуды... Она знала названия всех видеофильмов на стеллаже рядом с телевизором. Она знала, как часто повторяются розы в рисунке на занавесках, и помнила все лица на семейных фотографиях.
А Пит Боумэн смотрел на ворох вещей, вываленных Доусоном на стол.
– Это не Линдины, – сказал он.
Его рука потянулась к вещам, отдернулась и снова потянулась. Он ухватил один чулок и стал тянуть его, пока тот постепенно, кусочек за кусочком, не выполз из кучки. Спущенная петля у самых пальцев была заделана лаком для ногтей.
– Нет, не Линдины, – повторил Пит. Он взглянул на женщину-полицейского, которая сразу же отвела глаза, потом на Доусона и тупо добавил: – Ведь нет же?