Сыны Зари
Шрифт:
– Поскорее-поживее.
Еще одна икота веселья, спокойная пауза. Потом он выстрелил.
Кэлли проснулся мгновенно, за секунду до того, как зазвонил телефон. Пробормотав «извини», он сорвал трубку. Но уже поднося ее к уху, вспомнил, что находился в своей собственной квартире, причем совершенно один. За пять минут он оделся и выскочил из дома. Но Майк Доусон каким-то образом успел оказаться на месте раньше него.
– Ты же живешь к югу от реки, – сказал Кэлли.
– Ну да. Но я не всегда ночую к югу от реки.
Они прошли за брезентовое ограждение и посмотрели
– Кто это? – спросил Кэлли.
Но имя ничего не значило и уже никогда не будет значить. Другое представление, другой труп. Еще один для статистики. Они пошли к тому месту, где стоял Росс, пробираясь среди обломков кирпича, бетона и потолочных балок. Какая-то дорога огибала весь этот участок, огромный квартал, некогда с магазинами, пивнушкой и почтой. По одну сторону располагалась заброшенная автобаза. Разборка здания была завершена примерно на две трети, что давало сразу и доступ и укрытие. Кэлли споткнулся о половинку кирпича, и Доусон поймал его за руку.
– С Сюзанной Корт пустышка, да? – спросил он.
– Пустышка.
– А этого парня, Йорка, ты видел?
– Да. – И Кэлли показал Доусону комбинацию из трех пальцев. – Я как-то не представляю его штурмующим баррикады.
– Социалист-любитель шампанского, – предположил Доусон.
– Ну... больше похоже, что шприцев. – И Кэлли поменял тему. – Куда она шла?
– На работу, в местную больницу, всего через улицу отсюда.
– Она была одна?
– Да. Три ее подружки, тоже медсестры, прошли той же дорогой на несколько минут раньше. Они вместе сошли с автобуса, но эта забежала в шоферское кафе за сигаретами, да еще выпила там стаканчик кофе. С другими девушками уже кто-то разговаривает. Конечно, без всякого толку.
– Что-нибудь отличающееся есть? – спросил Кэлли.
– Нет. Легкая мишень, выстрел прямо в «яблочко», никто ничего не видел. – Доусон остановился у неровного остатка стены высотой футов в девять. Оконный проем, лишенный рамы, смотрел прямо на дорогу. Им были видны брезентовое ограждение, белые шнуры, трое полицейских, регулирующих движение транспорта. Доусон спросил: – Ну, что насчет этого думаешь?
– Кажется, все, как всегда. – Кэлли повернулся и внимательно осмотрел участок.
В центре его стоял кран на рельсах. По сторонам от него кое-где одиноко высились стены с дверями, открывавшимися в никуда, с изодранными в лохмотья афишами и объявлениями. Была видна и обнажившаяся ванная комната, чем-то напоминавшая декорацию к кинофильму. Солнце уже взошло и сильно пригревало. Кэлли видел, как колышется воздух от выхлопных газов.
– Ну что? – спросил Доусон.
Кэлли покачал головой, а потом спросил:
– Ты не чувствуешь никакого запаха?
– Кирпичная пыль, ну, чуть-чуть угарного газа, – пожал плечами Доусон. – Не знаю. А что я должен чувствовать?
Нет, пожалуй, это был не запах... Но что же тогда? Кэлли покрутился на небольшом пятачке у окна.
– Думаю, что это оно, – сказал он. – Бензиновые пары.
Это было горячим и мускулистым, нет, не запах, а нечто, витавшее в воздухе. Кэлли представился гимнастический зал после долгих часов соревнований, боксерский ринг, когда схватка уже окончена и зрители ушли. Ему представилась клетка, из которой недавно улетела птица. Это была концентрация силы и гнева, до какого-то момента сдерживавшихся, но теперь освобожденных.
Это напомнило Кэлли что-то, чему он не мог дать определения.
Конец того же дня, уже наступили сумерки. Брезент и шнуры убраны. Группа криминалистов сделала все, что могла, то есть немного.
– А вы пробовали опылить ту кирпичную стену порошком для отпечатков пальцев? – спросил кто-то из них Доусона, когда они спустились. – Вообще-то этот ублюдок ни черта не оставляет. Я, конечно, не рассчитываю на гильзу от пули, но, если бы он вдруг раскровенил свой проклятый нос или еще что-нибудь, я был бы просто счастливчиком!
Машины ехали по дороге, огибавшей этот участок, поток красных и желтых огней. Рабочих, занимавшихся сносом, в тот день не было. Мартин Джексон стоял в том самом месте, где утром был Кэлли. Так же как и Кэлли, он обошел небольшую зацементированную площадку чуть ниже оконного проема. Джексон ощущал то же, что и Кэлли. Он выглянул из проема на улицу, посмотрел мимо расплывшихся пятен автомобильных фар и увидел снующих людей. Они передвигались быстро и испуганно, время от времени бросая короткие взгляды в сторону этого укрытия. Поскорее-поживее.
Джексон втянул носом воздух, подобно зверю, берущему след. Он улыбнулся. Волосы на затылке и чуть ниже слегка приподнялись, и по черепу пробежала горячая, покалывающая волна, вскоре залившая его лицо такой алой краской, что было видно даже в этой темноте.
– Эрик, – сказал он.
– Это всегда было одинаково, – сказала Элен.
Она стояла у постели и расстегивала блузку. Кэлли, уже раздевшийся, растянулся на одеяле. Он повернулся, чтобы взять с ночного столика две рюмки с вином, которые принес с обеденного стола. Элен подождала минут пять, сама не зная чего, а потом пошла за ним в спальню. Швырнув блузку на стул, она взяла протянутую Кэлли рюмку, отхлебнула немного и поставила ее на столик. Потом расстегнула молнию на юбке, тут же упавшей на пол, и сказала:
– Что бы ни случалось, перед этим я всегда отступаю.
– Что означает...
– Что означает совсем немного.
– Я никогда не думал, что, трахая тебя, можно добиться твоего возвращения.
– Трахать – не очень удачное слово. – Элен щелкнула застежкой бюстгальтера, стряхнула его с себя и отхлебнула еще вина.
– Отчего же? – спросил Кэлли. – А ты всегда будешь отступать перед этим?
– Ты знаешь, как это надо делать. Всегда знал.
– Столько лет упорной практики, – вздохнул Кэлли и ухмыльнулся. – Исключение из правила.
– Что еще за правило?
– Долгая близость порождает пренебрежение.
– Ну, я надеюсь, что этот вид близости вряд ли породит что-либо.
Она уже разделась и теперь на коленях стояла на кровати, все еще держа в руке рюмку. Забрав ее, Кэлли нежно куснул Элен чуть-чуть пониже груди, потом укусил плоский живот, изгиб ее бедра... Потом, поглаживая, стал раздвигать ее бедра, и Элен лизнула его лицо. Чуть погодя, он услышал напряженный посвист дыхания в ее горле, тяжелый вздох, легкий стон...