Сыщица начала века
Шрифт:
Впрочем, Смольников тогда с головой погрузился в свой эксперимент, ему было не до какой-то там странной особы, метавшейся по берегу. Но я-то хороша…
Да что же означает все это внезапно открывшееся сплетение отношений? Кухарка Лешковского ненавидит его сестру и стакнулась с ее любовником – зачем? отомстить? – и одновременно на эту кухарку, как на живца, ловит злополучного письмоводителя Сергиенко доктор Вильбушевич, служить к которому Дарьюшка перешла от Лешковского…
Лешковский! А не его ли видел истопник в поезде? Худощавый, вида самого что ни на есть интеллигентного, не просто «похож на учителя», а он и есть учитель мертвых языков.
Как это страшно звучит! Боже мой, я только сейчас осознала, как страшно звучит словосочетание мертвых языков! Между прочим, в лице Лешковского тоже есть нечто неживое, потустороннее, потусветное… И несмотря на это, несмотря на свой возраст, он красив странной, утонченной, греховной красотой.
Он похож на ангела. На падшего ангела.
Ужасаться и изумляться новой догадке у меня просто нет сил. Я молча, как не подлежащий обжалованию приговор, принимаю открытие: в медальоне у Дарьюшки я видела портрет Евгения Лешковского. Такого, каким он был лет пятнадцать, а то и двадцать тому назад…
Так Дарьюшка любит его! И расправилась с Натальей Самойловой в отместку за то, что та вынудила ее покинуть возлюбленного.
Как Дарьюшка убила «разлучницу»? Ну, боже мой! Есть способы! Я уже упоминала, что отец мой знаком был со знаменитым Путилиным, так вот он описывал однажды самодура-мужа, который решил погубить жену, защекотав ее до смерти. Путилин чудом спас женщину от страшной смерти, при которой на теле не остается следов насилия, а сердце человека не выдерживает беспрестанных мышечных судорог. Возможно, с Самойловой случилось нечто подобное. Затем Дарьюшка обобрала свою жертву и сунула ее в сундук…
Ну-ну… Обобрала – это да, это факт. Кстати, сей медальон – не принадлежал ли он некогда именно злополучной Наталье Юрьевне? Тогда версия о влюбленности Дарьюшки в Лешковского отпадает. Она могла нацепить его на себя просто из щегольства, а сняла, когда узнала меня.
Значит, Лешковский тут ни при чем… А почему бы и нет? Кто знает, может быть, у Дарьюшки имелся совершенно другой любовник. Тот, кто помог ей спрятать труп Натальи в сундук и бросил его в реку, да неудачно. Это должен быть молодой, сильный мужчина. Например, такой, как Красильщиков! Недаром именно к нему в панике ринулась Дарьюшка, когда увидела меня в доме Лаллы. Когда поняла опасность, которая грозит Вильбушевичу…
О боже мой! Ну а Вильбушевич-то и убийство Сергиенко сюда каким боком пришиты?! И почему именно Лешковский больше всех похож на худощавого «учителишку» из вагона?!
Я запуталась, я не могу сама решить такую задачку со многими неизвестными, мне нужна помощь, мне срочно нужна помощь умных людей!
Необходимо поскорей уйти отсюда. Под каким угодно предлогом! И немедленно отправиться к господину прокурору Птицыну или на худой конец – к начальнику следственной части. А лучше увидеться с ними обоими. И чтобы при этом еще и Хоботов присутствовал. Убираться надо как можно скорей! Пока Дарьюшка или Красильщиков не нашептали чего-нибудь о нас еще и Вильбушевичу!
А Смольников болтает с этим мрачным доктором-убийцей, с хитрым и опасным Красильщиковым, будто с лучшими друзьями. И не смотрит на меня, и не замечает моих отчаянных взглядов.
Как бы привлечь его внимание? Может быть, обморок изобразить? Смольникову ничего не останется, как броситься к «невесте», и тут я ему дам знать, что мы в опасности.
А вдруг меня, «лишившуюся чувств», поручат заботам доктора Вильбушевича?
Господи, спаси и помилуй – оказаться пациенткой такого врача! Сие для здоровья не полезно! Тут-то как раз и лишишься не то что чувств, но и самой жизни!
Мои напряженные мысли прервал дверной звонок.
Так… новый гость к Лалле? Я почувствовала, что заранее начала дрожать мелкой дрожью. Кто это может быть? Я ждала теперь только самого плохого. Явление загадочного Лешковского, словно статуи Командора, вообразилось мне… Или, к примеру, Луиза Вильбушевич вдруг возникнет на пороге. А что? Все возможно!
Однако в холл вошла Дарьюшка. Мещанка Дарья Гаврилова! Она показалась мне какой-то очень бледной, и сердце мое застучало еще тревожней.
– Ваша благородие, там за вами приехали, кучер с пролеткою да с запиской. Говорит, что от вашего приятеля Симеона Симеоновича, со срочным сообщением.
Смольников вскидывает брови. Вид у него самый недоумевающий. Но тут же лицо становится озабоченным.
– Кажется, нам с Елизаветой Васильевной придется уехать, господа, – говорит он с явным сожалением. – У меня, видите ли, тетушка при смерти, а поскольку я являюсь ее единственным наследником, сами понимаете, с каким вниманием я слежу за ее состоянием! Симеон – мой приятель, доктор, который ее пользует, и уж коли он прислал за мною кучера, стало быть, появились какие-то новости о любимой тетушке Минни.
Моя первоначальная досада тем, что Смольников назвал меня по имени-отчеству (мог бы невесту назвать, к примеру, Лизонькой!), и явное презрение к его меркантильной зависимости от какой-то тетушки немедленно лопнули, как мыльные пузырики. Как же я сразу не поняла этого прозрачнейшего намека! Симеон Симеонович! Да ведь это имя-отчество городского прокурора! А «тетушка Минни», о которой появились какие-то новости? Минни! Минск! Пришли срочные и важные известия из Минска – настолько важные, что требуется немедленное наше со Смольниковым присутствие. Однако быстро работает телеграф, истинное чудо техники! Видимо, Смольников заранее обговорил с Птицыным такой вариант развития событий. И правильно сделал! Его предусмотрительность оказалась как нельзя более кстати! Теперь мы можем убраться отсюда под самым приличным предлогом.
– Ах, тетушка Минни, бедняжка! – срываюсь я с места со всей возможной прытью. – Надеюсь, ничего страшного не случилось. Мы должны ехать, Жорж, и как можно скорее!
Тончайшая, но совершенная змеиная усмешка, которая скользнула по губам Смольникова и быстренько спряталась в его усики, надеюсь, не была отмечена никем, кроме меня. Хочется верить, что он одобрял таким образом мою догадливость насчет «тетушки Минни», а вовсе не издевался над этой обмолвкой. Ведь я все-таки назвала его Жоржем!