Сыщик-убийца
Шрифт:
— Ты в самом деле думаешь, что счастье для меня возможно?
— Если бы я сомневался, то сомневался бы также и в моем счастье, потому что наша участь с тобой совершенно одинакова. Теперь ты влюблен, и я также, и надеюсь, что в тот день, когда Изабелла де Лилье станет моей женой, ты дашь свое имя мадемуазель Берте Монетье.
По мере того как Анри говорил, физиономия Этьена становилась веселее и на губах появилась улыбка.
Он схватил за руку маркиза и с жаром пожал ее.
— А! — воскликнул он. — Ты истинный друг!
— Разве ты сомневался?
— Нет, но ты лишний раз доказал мне это. Я чувствую, что снова возрождаюсь.
— В добрый час! — воскликнул Анри. — Наконец-то я вижу тебя таким, каким привык видеть!
Затем, переменив тон, спросил:
— У мадемуазель Берты есть другие родственники, кроме матери и брата?
— Нет, мадам Монетье вдова уже двадцать лет и носит траур по мужу, которого обожала.
— И сын должен умереть?
— Да, чтобы спасти его, я делаю все возможное, но мне едва удалось смягчить хоть немного страдания несчастного.
— Ты говорил, что он — единственная поддержка матери и сестры?
— Да, он был главным механиком в одной из лучших механических мастерских Парижа и, без сомнения, занял бы со временем место среди наших знаменитых ученых. Его смерть будет громовым ударом для бедной женщины.
— Она ожидает этой смерти?
— Я не имел мужества сказать им, как близка катастрофа, но оставил очень мало надежды.
— Я жалею их от всего сердца. К счастью, ты у них остаешься и будешь им советником, поддержкой, спасителем!
— Да, если Берта даст мне на это право, — прошептал доктор.
— Не забывай, пожалуйста, что ты можешь вполне рассчитывать на меня. Кредит моего отца и мои средства в твоем распоряжении.
— Благодарю, друг мой, благодарю, но теперь прощай.
— До скорого свидания.
— Да, до скорого свидания.
— Ты будешь говорить мне, в каком положении дела?
— Даю тебе слово.
Молодые люди расстались.
Анри пешком пошел через площадь Карусель, а Этьен сел в проезжавший мимо фиакр.
Мадам Монетье, или, лучше сказать, мадам Леруа, жила со своими детьми в маленькой квартире на третьем этаже скромного дома на улице Нотр— Дам-де-Шан, в Люксембургском квартале.
Квартира состояла из четырех комнат: столовой и вместе с тем гостиной, двух спален и кухни.
Она была меблирована очень просто, но во всем царствовали порядок и чистота.
Переступив порог, вы бы чувствовали, как вас обволакивает печаль. Абель, брат Берты, уже два месяца лежал.
Он был очень красив, но нельзя без сострадания смотреть на его лицо, такое молодое и уже отмеченное печатью смерти. Оно было бледно, только на впалых щеках виднелось по красному пятну. Глубоко ввалившиеся глаза сверкали лихорадочным огнем. Худоба его была невероятна.
В ногах постели, в кресле, сидела пожилая женщина; сложив руки, она молча глядела на больного.
Этой женщине было самое большее сорок пять лет, но ее плохое здоровье, беспокоившее Этьена Лорио, давало ей вид шестидесятилетней старухи.
Молодая девушка двадцати двух лет, казавшаяся, напротив, самое большее лет восемнадцати, с большими голубыми глазами, прелестная, несмотря на бледность, молча стояла у изголовья постели.
Это была Берта.
Абель сделал легкое движение и пробормотал:
— Я хочу пить.
Берта взяла склянку с лекарством, налила его в мельхиоровую ложку и затем, приподняв левой рукой больного, поднесла ложку к его губам.
— Выпей, мой дорогой, — сказала она.
Больной улыбнулся и едва слышно прошептал:
— Благодарю.
Он с жадностью выпил поднесенное лекарство.
Питье, прописанное Этьеном, сейчас же произвело свое действие. Абель, казалось, несколько окреп: лихорадочный огонь в его глазах погас, он приподнялся сам, почти без усилий, и, взяв за руку сестру, прошептал:
— Берта, как ты добра!
Эти простые слова вызвали слезы матери и дочери.
— Вы плачете, — печально сказал Абель, — отчего?… Разве я чем-нибудь огорчил вас?
— Ничем, мой дорогой, — ответила Берта, вытирая глаза и целуя больного. — Ты ничем не можешь нас огорчить, но мы печалимся из-за твоих страданий.
Абель сделал отрицательный жест.
— Успокойтесь, я совсем не страдаю. С тех пор, как доктор почти вылечил меня от кашля, я чувствую себя гораздо лучше и, наверное, скоро поправлюсь… Поэтому вытрите глаза и подойдите поцеловать меня.
Бедная женщина медленно и с трудом поднялась и, подойдя к сыну, наклонилась над ним.
Берта сделала то же.
Абель обнял обеих и, притянув их головы к своему лицу, поцеловал, затем вдруг заплакал.
Анжела вырвалась из его объятий.
— Ты утомляешь себя, — сказала она, стараясь говорить твердым голосом. — Не забывай, что доктор предписал тебе покой. Будь благоразумен!
— Да, да, это правда. Я буду послушен… я хочу скорее вылечиться, — прошептал больной, опуская голову на подушки.
После нового приступа кашля, от которого на губах его выступила кровавая пена, он спросил: