Сыскное бюро Ерожина

Анисимов Андрей Юрьевич

– Господи, да у него скула синяя. – Взглянув на мычащего парня, испуганно прошептала Наташа. – Он когда падал, нечаянно на мой кулак напоролся. – Возвращая конопатого на стул, пошутил Ерожин, – Еще хорошо отделался. Если бы я сюда ваших шоферов позвал, он бы не только скулу тер.

– Вы себе нажили врага. Фирсов парень злопамятный. – Покачала головой девушка.

– Хватит обо мне. Скажите, говорил ли когда-нибудь с вами Кирилл Андреевич о своем брате?

Наташа еще некоторое время продолжала испуганно смотреть на конопатого, потом отвернулась и, подумав, ответила:

– Брата он любил.

– Почему вы так думаете? – Ерожин взял свой стул и подвинул его ближе к диспетчеру.

– Он каждую неделю на Большую Димитровку

к брату ездил. Краны чинил, ковры пылесосил, продукты проверял. Часто меня брал, и я помогала. Красивый дом, напротив булочной. Квартира большая. Но его престарелый брат один жить не мог. Академик как ребенок несмышленый. Все забывал, путал. Кирилл и за дачей в Барвихе следил.

– Академик в маразм впал. – Предположил сыщик.

– Нет, просто ученый. Кирилл рассказывал, что брат всегда таким был, еще с детства. – Улыбнулась Наташа. Петр Григорьевич невольно ей залюбовался. Когда девушка улыбалась, она становилась, особенно, хороша.

– А что это, за женитьба? Как Кирилл к женитьбе брата отнесся? – Ерожин заставил себя не глазеть на девушку, а работать. Конопатый неожиданно поднялся и быстро вышел из диспетчерского кабинета. Наташа проводила парня настороженным взглядом, и только потом ответила:

– Женитьбой брата Кирилл очень гордился. Ему Валерия Андреевича жена понравилась. – И Наташа снова улыбнулась.

– Понравилась? – Удивился Ерожин. По скандалу на кладбище такой вывод не сделаешь: – С чего вы это взяли?

– Он одни ножки ее видел. Но для Кирилла в женщине это главное. – Горько усмехнулась бывшая подруга убитого.

– Не понял, как ножки? – Переспросил сыщик.

– У Кирюши ключи от квартиры и дачи академика всегда в машине лежали. Он заглянул к брату днем, хотел с женой познакомиться. В дверь позвонил, ему не открыли. Он тогда решил, что дома никого нет и со своим ключом вошел. А они в спальне. Вот он и увидел, как ее голые ножки мелькнули и под одеяло спрятались. По ножкам и судил. А в лицо жену Валерия Андреевича он так и не увидел.

– Увидел. – Грустно возразил Ерожин и снова покраснел.:

– Вы мне не дадите ваш домашний номер? Вдруг, возникнут какие-нибудь вопросы…

Наташа взяла со стола незаполненный путевой лист и быстро написала свой телефон. Петр Григорьевич поблагодарил и попрощался. На улице давно стемнело. Сыщик вышел из проходной, кивнув охраннику, и направился к машине. Возле его «Сааба» стояло трое здоровенных бугаев. В одном из них Ероджин признал конопатого. Троица медленно двинулась ему навстречу. Петр Григорьевич полез в карман, достал маленький английский пистолет и выстрелил в воздух. Рты у бугаев раскрылись. Они молча попятились назад, и бросились наутек.

Сыщик спрятал пистолет в карман, Подошел к машине и уже хотел усесться за руль, но что-то его остановило. Он еще раз внимательно огляделся и понял, что все колеса его «сааба» спущены:

– Вот бляди. – Не сдержался Петр Григорьевич, хотя даже и при более трагических обстоятельствах, ненормативной лексики избегал. Затем немного поостыв, достал мобильный телефон, предупредил жену, что задержится, и полез за запаской. Но быстро сообразив, что одной запаской тут не отделаешься, вызвал Глеба. К часу ночи они вдвоем с подлостью конопатого ревнивца справились. Дома о причине своей задержки, подполковник рассказывать воздержался. Надя осталась уверена, что муж до глубокой ночи шел по горячему следу преступника.

* * *

После юбилейного вечера Фридрих Эдуардович Мюллер из спальни не выходил долго. Его настенные часы давно пробили полдень, а он продолжал нежиться в постели. Проснулся старик давно, но вставать не желал. Наглухо задвинутые, тяжелые шторы света не пропускали, и что делается на улице, он знать не мог. Профессор зажег лампу на тумбочке. Игривая бронзовая Диана, в одной руке держала лук со стрелами, а в другой несла золотистый абажур с бисерной бахромой. Мягкий свет этого абажура осветил изголовье кровати

и часть тумбочки с книгами и журналами. Мюллер, не глядя, поворошил в них рукой и вынул лондонский театральный еженедельник. Потом еще раз поводил рукой, нащупал сафьяновый футляр, и добыл из него свои очки. Профессор прекрасно читал по-английски, и минут сорок с удовольствием изучал критические обзоры, напечатанные в еженедельнике. Затем ему это наскучило, и он раскрыл томик Цвейга. Розы, подаренные ему вчера незнакомкой, навели на мысль о знаменитой новелле немца. На пол часа чтения его хватило, но лежебока понимал, что вставать все же придется. Пора завтракать и готовиться к походу в Большой. Сегодня там давали генеральный прогон балета, и Мюллера ждали. Толстый театральный журнал заказал профессору рецензию на этот балет, и Мюллер обещал написать. А уж если Мюллер что-нибудь обещал, можно было не сомневаться, что слово свое он сдержит. Пунктуальность и добросовестность Мюллер получил с кровью немецких предков.

«Возраст есть возраст». – Сказал сам себе профессор и, потянувшись, медленно приподнялся на постели. В гостиной за дверью глухо звонил телефон, но старик не обращал на него внимания. Облачившись в халат, Фридрих Эдуардович прошествовал в ванную и открыл кран. Пока он брился, ванна наполнилась. Он побрызгал в воду пенного хвойного экстракта и погрузил в пену свое сухопарое тело. Телефон звонил, не переставая, но Мюллера это не тревожила. Он знал, что это друзья звонят выяснить, пережил ли он ночь после юбилея. «Не дождетесь». Вспомнил он фразу известного анекдота и прикрыл глаза. В своем воображении Фридрих Эдуардович опять, в который раз увидел лицо синеглазой девушки с фотографии. Мюллеру очень хотелось с утра пойти в кабинет, достать из потайного ящичка карточку и еще раз на нее посмотреть. Но старик сдержался: – «Не хватает мне на старости лет еще влюбиться в незнакомую деву». Подтрунивал он над собой. Но образ с фотографии прогнать от себя не мог. Ванная помогла войти в форму. Фридрих Эдуардович почувствовал прилив сил и зверский голод. Деликатесов от юбилея осталось в избытке и он, отказавшись от традиционной чашки кофе, плотно позавтракал. До пяти работал в кабинете. Перед сегодняшним прогоном надо было освежить в памяти все прежние постановки балета. В половине шестого позвонили из дирекции театра и сказали, что к шести высылают за профессором машину. Мюллер поблагодарил и пошел одеваться. К шести он был в смокинге, белоснежной рубашке и при бабочке. Автомобиль подали во время. В восемнадцать ноль, ноль водитель позвонил в дверь, и Мюллер поставив квартиру на охрану, спустился с ним вниз.

Билеты на вечерний спектакль не продавались, это был закрытый прогон для прессы и на него рассылали приглашения. Поэтому в холле, фае, и буфетах можно было встретить массу известных лиц. Мюллеру приходилось без конца раскланиваться. Вокруг профессора моментально собирался кружок любопытных. Балетоманы и журналисты пытались узнать заранее, что он думает о постановке. Профессор шутил и отнекивался. В половине седьмого Мюллера проводили к его ложе. Администратор впустил профессора и прикрыл за ним дверь Обычно Фридрих Эдуардович смотрел представление в одиночестве. Постановщики знали, что знаменитый критик должен иметь возможность сосредоточиться. Ведь в театре Мюллер работал. Но сегодня было не так. В его ложе уже сидела какая-то красотка в великолепном вечернем платье и в театральный бинокль разглядывала публику в партере.

– Простите, мадам, вы случайно не ошиблись местом? – Не очень любезным тоном поинтересовался старик. Красотка оглянулась, и профессор окаменел. На него смотрели бархатные синие глаза девушки с фотографии:

– Простите, я сейчас уйду. Я думала это сделать раньше, но не успела. Мне очень хотелось посмотреть на сцену с того места, с которого станет смотреть балет профессор Мюллер.

– Вы Нора? – Тихо спросил Фридрих Эдуардович. Красавица поднялась и попыталась выйти, но Мюллер загородил проход: