Сытин-1. Измена
Шрифт:
Отец выглядел отлично — как и положено Он всегда выглядел бодро.
«Не мог он прикончить Ари! — ужаснулся Джастин. — Просто не мог. Его заставили оговорить себя. Кто-то явно лжет…»
— Сынок, здравствуй!
Оказывается, свидание решили устроить не в одной из холодных тесных комнатушек для бесед, а в настоящем служебном кабинете. Деннис явно вознамерился присутствовать при разговоре. Впрочем, он предупредил об этом заранее. Не собирались уходить и охранники-ази. Вовсю работали записывающие устройства, поскольку здесь друг другу не доверяли, а следователям потом нужно было доказать, что отец и сын
— Здравствуй, — отозвался юноша. И подумал, что в таких случаях полагается подойти и обнять отца на глазах у всех, кто наверняка видел проклятую видеозапись, но, черт побери, отец явно не был настроен на нежности и смотрел сдержанно, спокойно, явно собираясь сказать ему что-то, дабы взять обстановку под контроль. А потому оставалось лишь поздороваться. Все прочее лучше было держать при себе, чтобы избежать возможных промахов; Джастин ни на секунду не забывал о том, что все происходящее автоматически записывается на пленку и одно неосторожно брошенное слово может испортить всем жизнь даже сильнее, чем он, Джастин, способствовал этому до сих пор.
Нечто вроде «Прости, что я сам пытался разобраться с Ари. Прости, что ничего не рассказал тебе. Прости, что тебе пришлось узнавать обо всем самому. Все из-за меня. Все, все».
Деннис предупредил: насчет Гранта держать язык за зубами. Вообще его не упоминать. Если проговоришься — кое-кто из комитетов обязательно пожелает побеседовать с ним. И потому лучше помочь им забыть обо всем.
— У тебя все в порядке? — осведомился Джордан.
— Отлично. А у тебя?
— Сынок, я… — Голос Уоррика-старшего дрогнул.
«Боже, — испугался юноша, — он не выдержит! И все они увидят…»
— Мне уже обо всем рассказали. А потому можешь ничего не говорить. Пожалуйста…
Джордан сделал глубокий вдох и снова попробовал объясниться:
— Джастин, хочу, чтобы ты знал, почему я так поступил. Ари захватила больше влияния, чем положено в этом мире. Я действовал точно так же, как если бы пытался исправить бракованную обучающую ленту. Я ни в чем не раскаиваюсь и не буду каяться. Такое решение считаю вполне логичным. Теперь Ресион обрел нового начальника, а я получил долгожданный перевод — там Ари уже не станет вмешиваться в мою работу и выпускать в свет мои труды под собственным именем только потому, что она в них что-то подкорректировала. Я свободен. Жаль только… Жаль, что все получилось именно так. Из меня вышел хороший ученый, но неумелый слесарь. Так сказали следователи. Я поднял давление в системе, а они отследили все через систему слежения.
Начало тирады было произнесено с неподдельным гневом, от которого у Джордана дрожал голос. Но под конец Джордан взял себя в руки и отбарабанил слова, точно заученную роль, которую сыграл как заправский актер. И Джастин был очень благодарен отцу за это спокойствие — особенно, когда настал его черед говорить.
«Знаю, что это твоих рук дело», — едва не вырвалось у него. Но, решив не рисковать, он выпалил невинное: «Я люблю тебя».
И едва не потерял самообладание. Юноша закусил губу с такой силой, что почувствовал солоноватый привкус крови, а затем увидел, что и отец стиснул зубы.
— Не знаю, разрешат ли мне писать тебе, — уронил Уоррик-старший.
— Я обязательно напишу.
— Не знаю, будут
— Я все равно напишу.
— Они уверены… Уверены, будто не обошлось без сговора. Но ведь это не так. Сынок, клянусь, что это не так. Никто больше не был посвящен — да и не должен был ничего знать. Но кое-кто все равно испугался. Ведь Ариана для них прежде всего — политик. Именно потому она и считалась важной фигурой. Для людей она в первую очередь политик, а не ученый. Им не понять, что чувствует исследователь, когда кто-то бесцеремонно присваивает твой труд и переделывает его до неузнаваемости. Они просто не подозревают, о каком нарушении этики идет речь…
«О нарушении этики, — мысленно повторил Джастин. — Боже, ну конечно, он работает на публику. Сначала была тирада для Комитета, затем — скрытое сообщение для меня. Но если он станет болтать и дальше, они обо всем догадаются».
— Я люблю тебя, — повторил вслух юноша. — Больше всего на свете.
И раскрыл объятия; игра завершилась, актерам полагалось обняться. И даже поплакать.
Теперь он уже не увидит Джордана. И не услышит о нем.
Возможно, уже никогда.
Юноша сделал несколько шагов, точно робот. И заключил отца в объятия. Отец тоже обнимал его — долго-долго. Джастин прокусил губу, ибо только боль помогала ему держать себя в руках. Отец плакал — юноша отчетливо ощущал его безмолвные рыдания. Но, с другой стороны, это же и поможет отцу. Возможно, они вели себя перед камерами как подобает. Эх, расплакаться бы! Но по какой-то причине юноша сохранял бесстрастность — точно онемел, — хотя чувствовал боль в губе и привкус крови.
А вот Джордан сыграл свою роль не вполне естественно — говорил слишком хладнокровно, слишком опасно. Не следовало этого делать. Ведь видеозапись могли прокрутить в выпуске новостей. Посмотрев ее, люди могут испугаться, подумать, что Уоррик-старший свихнулся, уподобился переступившему роковую черту альфа-двойнику Бок. И потому его могли не допустить к обещанной работе.
Юноша едва не закричал: «Он лжет, мой отец лжет!» Но Джордан как ни в чем не бывало продолжал держать сына в объятиях. Он сделал все так, как хотел. Ведь Джордана не держали целую неделю под замком. Он беседовал со следователями и знал, что рано или поздно вырвется из Ресиона. Джордан ловко играл свою роль, играл, как отменный психолог, ибо на самом деле собирался отправиться в сенатский комитет и в конце концов добиться своего; возможно, это помогло бы не обнародовать только что сделанную видеозапись, ведь работа Джордана была слишком нужна военным и потому военные могли бы заставить замолчать кого угодно.
— Закругляйтесь, — раздался голос Денниса.
Джордан нехотя отпустил сына, и Най тотчас увел Джастина.
Тут-то Джастин и дал волю слезам. Едва дверь захлопнулась, юноша прислонился к стене и заплакал навзрыд. Он плакал до тех пор, пока не заболел живот.
12
Он думал, что потрясений больше не предвидится.
Но у дверей госпиталя его встретил Петрос Иванов. Приняв Джастина у охранников из службы безопасности, врач повел его в палату к Гранту.