Сытые годы
Шрифт:
(одна из самых эффективных минисубмарин проект «Тюлень», Германия)
— Субмарина проекта МС под номером 001. Водоизмещение 17,7 тонн, длина 12,4 метра, ширина 1,79 метра, осадка 1,6 метра. Экипаж — 2 человека. Капитан и техник-моторист. Скорость надводная 8 узлов. Подводная — 5,8 узлов. Автономность плавания 320 миль в надводном положении и 70 в подводном. На вооружении 2 торпеды 533 мм. Установлен дизель Петербургского завода «Силмаш» Тринклера с мощностью 66 лошадиных сил, электродвигатель Тесла — 27, дает 27,5 л. с. мощности. Нами разработан проект корабля обеспечения, который позволит значительно расширить дальность действия субмарин
— А откуда дровишки? В смысле, дизель-двигатель? Мне докладывали, что он еще не готов. — что-то я пока не врубаюсь в ситуацию.
— Так это и не наш тринклер. Тут такое дело, его заказывали для одного торговца, да тот отказался, только аванс заплатил. Ну, мы посмотрели, что он нам по параметрам подходит, взяли посмотреть, что получится.
— И что получилось?
— Тут показывает себя более чем достойно. Мы еще установили воздухозаборник Марченко. Но всё покажут испытания. Собираемся начать их в марте-апреле месяце. Есть еще работы с электрикой. Но первая модель готова с опережением графика, Александр Михайлович!
— Испытательный экипаж набрали? Тут важно, чтобы моторист был опытным, иначе никак. Да и тактика такого аппарата от стай малюток должна отличаться.
— Понимаем! К тому же мы использовали тут секционный метод строительства. То есть перевезти ее можно будет в разобранном виде и собрать уже на месте, на военной базе. На сборку потребуется два-три дня, не более того.
Намеки Александровского я понял, чай, не дурак.
— Это меня радует! Обеспечьте секретность испытаний. И еще, всех ожидают награды, и не только премии, потрудились славно! Молодцы!
Ну да, доброе слово и коту приятно, а когда оно еще и подкреплено вкусненьким…
Глава четвертая
Каждому свой путь
Если прошлое не отпускает, то оно ещё не прошло!
Россия
1888–1889
Протоирей Иоанн Кронштадтский, носивший в прошлой, мирской, жизни имя Иоанн Ильич Сергиев шагал прочь от Михайловского дворца. И слева и справа и позади его шел народ православный в немалом числе среди коего были люди всех возрастов, пола и сословий. Рядом с картузами фабричных рабочих, мелькали фуражки чиновников, а богато одетый молодой купчина, не чинясь шествовал рядом с группкой лиц, явно относившихся к сословию крестьян. Судя по одежде последних, которая выделялась дешевым шиком, проживали сии в пригороде Северной Столицы и славились тем, что полностью отказались от землепашества, а на безбедную жизнь зарабатывали, сдавая свои земельные участки многочисленным дачникам. Эти хитроумные пройдохи были известны под прозвищем «парголовские пейзанане», которое прочно закрепилась за ними с лёгкой руки, а точнее благодаря острому перу известного журналиста и фельетониста Михневича ещё лет пятнадцать тому назад. Шли за своим кумиром и женщины с маленькими детьми и со стороны могло показаться, что начался новый великий исход народа. К этой процессии беспрерывно присоединялись и одиночки целые группы жителей Санкт-Петербурга и через час, это выглядело со стороны, как полноводная человеческая река.
Безусловно, весть об этом происшествии незамедлительно была доложена градоначальнику и генерал-лейтенанту Грессеру, он с 1882 году возглавлял столичную полицию, да и Соправителю покойного Императора постоянно сообщали о ходе событий. Уже готовили депешу настоятелю Собора Андрея Первозванного в Кронштадте протоирею Трачевскому, дабы «его преподобие предпринял необходимые усилия по вразумлению впавшего в грех гордыни священника Иоанна». Одновременно, в Новомихайловский дворец примчался лично Митрополит Санкт-Петербургский и Новгородский, экзарх Финляндии Исидор, ибо никто не мог предсказать куда двинется далее толпа народа. Столичный люд изрядно смущён некими происшествиями, сопровождающими попытку оглашения Высочайшего Манифеста, которые можно было трактовать и как знамение Божие. Повторных же беспорядков Северная столица могла и не пережить, тем паче это не дворцовый переворот в исполнении гвардейских полков, а настоящий русский бунт — бессмысленный и беспощадный.
(отец Иоанн Кронштадтский среди прихожан своего храма)
Добавляло страха то обстоятельство, что сам Иоанн не произнёс ни слова и молча шел впереди сего народного шествия. И сие зловещее и многозначительное молчание пугало более, чем самые страшные угрозы или проклятья. Да и вменить в вину этому смутьяну в рясе призывы к бунту или иные умышленные действия против Престола было практически невозможно. Но все страхи почти улеглись, когда пришла воистину благая весть: Иоанн Кронштадтский и изрядно поредевшее его сопровождение вышли за пределы города и двинулись далее по старому Архангельскому почтовому тракту. Тем не менее, Митрополит Исидор, распорядился наблюдать за дальнейшими действиями «сего вольнодумца, дерзнувшего прикрывать свои вольности промыслом Божьим», и особое внимание уделить его словам и проповедям, с коими он обращаться будет к люду в городах и сёлах Империи. Когда через несколько дней стали поступать известия о том, что Иоанн не проронил не единого слова и продолжает молчать даже при ежедневных молитвах, владыка понял, что неугомонный протоирей возложил на себя обет безмолвия сиречь — исихазм. Его Высокопреосвященство издавна весьма холодно относился к отцу Иоанну и более всего ему не нравилась та популярность, что он получил и которая всё более усиливался не только среди простого люда, но и в кругах высшей и родовитой аристократии. Особое раздражение вызывали случаи исцеления страждущих, кои молва приписывала действию святой молитвы Сергиева. И даже в своём личном дневнике Митрополит Исидор по сему случаю сделал весьма скептическую запись: «дочь Юсупова, выздоровление которой приписывают молитве Сергиева, вышла замуж».
А Иоанн, отринув мирские думы шел и шел вперёд. Его сопровождение изрядно уменьшилось, достигнув окраин Санкт-Петербурга и это не удивительно, ибо не каждый имеет силу и решимость для свершения подвига. Но по пути присоединялись новые подвижники и среди них выделялось полдюжины человек, которые решили идти до конца, а заодно взяли на себя заботу о своём пастыре. Как только отошли от Новомихайловского дворца, они буквально силой заставили его присесть и заботливо растёрли успевшие посинеть ступни. У них были припасены и тёплые портянки и чуток разношенные, но крепкие сапоги, а также романовский полушубок. Несмотря на сопротивление Иоанна, на него в четыре руки натянули всё это великолепие, а на голову нахлобучили шапку — татарку [7] . Руководил сим процессом степенный мужчина, явно успевший разменять пятый десяток лет, одетый по-походному, с туго набитым вещевым мешком за спиной. Наблюдая за успешно подавляемыми попытками сопротивления и с отчётливо различаемым поморским говором, с укоризненными нотками, но при этом скрывая улыбку заявил:
7
Шапки полукруглой формы из домашнего сукна, подбитые изнутри мехом. Шапку «татарку» подбивали овчиной — а если не было овчины, то ватой. По форме «татарка» могла быть как полукруглой, так и высокой, конусообразной
— Ну, довольно, отче отбояриваться (отбиваться, отругиваться). Аль позабыл о христианском смирении? Нам чай не одну сотню вёрст изойти придётся, пока до Гирло доберёмся (поморское название горла Белого моря). Мне поблазилось (показалось), что ты туда идти собрался? Тожно (так что) нам по пути, а артельно сие сделать сподручнее будет.
Отец Иоанн, который сам родом был из Архангельской губернии мгновенно опознал по говору земляка и перекрестившись, поясно поклонился, чем немало смутил собеседника.
— Вижу я, отче, что ты обет молчания принял. Сие есть подвиг великий, но путь не близкий, а посему думно (желательно) чтобы рядом с тобою были люди тароватые (смышленый, умный, сметливый, Бойкий, расторопный), на случай встречи со зверем диким, аль с ворогом (враг, неприятель, зложелатель) каким. Да и с народом общаться придётся и на ночлег останавливаться, продукты купить, мало ли что.
Отец Иоанн согласно кивнул и на этот раз перекрестил своего добровольного помощника.
— Благодарствую, отче, а теперь дозволь представиться: Лягин, Семён Тимофеевич. Уже лет двадцать проживаю в Петербурге, занимаюсь коммерцией, пока состою во второй гильдии, но даст Бог, скоро за первую поспорю. Всё хорошо шло, но сыновья захворали, Петенька и Павлуша, однако святая молитва и твоё заступничество, батюшка, спасли моих кровиночек ненаглядных. Но сон мне был вещий: должен я в поход пеший отправиться и до села Вирма, и благодарность Всевышнему принести в церкви, что святым Петру и Павлу посвящена, да и Родина это моя, родился я там.