Сюрприз для двоих
Шрифт:
– Дима, - я оборачиваюсь и смотрю на брюнетку, не понимая, что ей от меня надо. Куда ты рванул? Идем, - она призывно смотрит на меня, пытаясь утянуть обратно, но я стряхиваю ее руку.
– Уйди, малыш, - прошу я. Ничего не выйдет.
– Дима
– Свали! я не хочу быть грубым, но не могу удержать эмоций.
Меня распирает от противоречивых чувств. Гнев, обида, радость, снова гнев. На нее, на Светлову. За то, что предала, за то, что бросила, за то, что она здесь, и за то, что она так умопомрачительно красива. Мое сердце грохочет в ушах, заглушая музыку, лицо горит, руки начинают подрагивать от волнения, и я сжимаю их в кулаки. Я не знаю, что делать, но продолжаю стоять и смотреть на нее. И стою до тех пор, пока она не оборачивается, чувствуя мой пристальный взгляд.
Машка превращается в соляной столб, как и я. Кажется, само время останавливается, закрывая нас в вакуум застывших секунд, минут, самой вечности. У нее огромные глаза, в которых застыли испуг и недоверие. Она тоже не может осознать, что я здесь. Я заставляю себя сделать первый шаг, медленный, тяжелый, неотвратимый. Второй дается легче. Подхожу к ней, хватаю за руку и дергаю на себя. Она так ошеломлена, что не сопротивляется.
Я вытаскиваю Машку на свет и жадно всматриваюсь в ее лицо.
– Дима, - это единственное, что она успевает прошептать, а дальше планку срывает.
Жадно впиваюсь в ее приоткрытые губы, целую остервенело, вкладывая в поцелуй все, что сейчас кипит во мне. Она сначала все такая же замороженная, но проходит бесконечная минута, и руки сплетаются на моей шее. Дальше все происходит так быстро, что ни я, ни она не можем угнаться за стремительным развитием событий. Я тащу ее на улицу, мы запрыгиваем в первое попавшееся такси и мчимся ко мне, едва не раздевая друг друга еще в машине. Водитель совершенно спокоен, что он только не видел, забирая пассажиров из ночного клуба.
Дома я не с первого раза попадаю ключом в замочную скважину, просто не могу оторваться от Машки. Но вот дверь открывается, и мы вваливаемся в мою, пока еще съемную, квартиру. Я беру ее тут же, в прихожей. Остервенело вонзаюсь в это желанное и все еще не забытое тело. Продолжаем в комнате, уже более обстоятельно, но не менее жарко. А когда Машка засыпает, я прижимаю ее к себе так, словно боюсь, что все это может оказаться сном. Все разговоры оставлены на утро. Потом, все потом. Уже засыпая, я шепчу ей в затылок:
– Мой Светлячок
А утром я не нахожу ее ни в своей постели, ни в душе, ни на кухне. Только забытый чулок говорит мне о том, что это было на самом деле
Сказали ли мы тогда друг другу хоть пару слов? Не помню. Помню лишь, что шептал ее имя и с мучительным наслаждением впитывал свое, когда она выкрикивала его в темноту ночной квартиры. Зато хорошо помню свои чувства, когда понял, что Светлова сбежала. Досада, злость и горечь осознания, что для нее я всего лишь интрижка втихаря от мужа. Это для меня она потерянная любовь, а я всего лишь осколок прошлого, быстро забытого и ненужного. Увидела, всколыхнулось, а утром проснулась и сбежала, пока не начал задавать вопросы, а, может, просто испугалась, что с пьяну изменила своему благоверному. Я тогда еще понадеялся, что тот крючок не ее муж, иначе было невозможно понять, на что она польстилась, выбирая его.
– Идиот, - я невесело хохотнул.
Не было никакого мужа. Была обоюдная обида и наш сын, про которого знала только Машка. Да уж, в ту ночь у нее просто не было возможности сказать мне о Кирилле. Была утром, но Светлова сбежала. Боялась моих вопросов? Не хотела выяснять отношения? Но, как не крути, это был наш шанс все вернуть и сказать мне о моем ребенке. Черт, в ее голову мне не залезть. Если бы я знал, то ночь испепеляющей душу страсти превратилась бы в ночь нудного допроса. Сказала бы она тогда все, как есть на самом деле, или же, снедаемая собственной обидой за «молчание», ушла бы в глухую оборону и соврала?
– Хватит риторических вопросов, - одернул я себя. Скоро я смогу получить на них ответы если они будут все еще мне нужны.
К гостинице я подъезжал днем в пятницу. Еле найдя место для парковки, я вошел в «Чайку». На ресепшене я, как можно более обворожительно, улыбнулся девушке-администратору. Получил в ответ такую же фальшиво-сладкую улыбку, я перешел к делу.
– Милое видение, а могу я получить номер рядом с госпожой Светловой и ее сыновьями? спросил я, «случайно» уронив красивую бумажку на журнал регистрации.
– Мы, вообще-то, не даем никаких сведений о постояльцах, - строго заметила девушка, выдавая мне ключи. Номер триста двадцать семь. Добро пожаловать, Дмитрий Владимирович, - негромко пропела девушка и снова улыбнулась.
Взглянув на брелок от своего ключа, я ухмыльнулся. Мой номер имел число 331. Какая умная и находчивая девушка. Забрав паспорт со стойки, и подхватив с пола свою сумку, я поднялся наверх. Уже в номере, я упал на кровать и посмотрел в потолок. Надо бы в душ с дороги, а потом к ним Не могу! Все, хваленая выдержка Железнова дала сбой. Меня хватило на то, чтобы быстро ополоснуться, натянуть свежую одежду, а после вынесло из номера.
– Триста двадцать семь, - прошептал я и выдохнул.
Затем решительно постучался и рванул на себя дверь прежде, чем мне ответили. Я остановился на пороге, разглядывая удивленные лица мальчишек и Машку, упавшую на кресло.
– Добрый день, - провозгласил я.
– Какого - Кир поднялся с дивана.
– Кир, Даня, - на лице Машки, вновь вставшей на ноги, было выражение, словно она собирается нырнуть в ледяную воду с головой, - это ваш папа.
Кирилл упал на диван, Данька открыл рот, я привалился спиной к дверному косяку. Светлова выдохнула и села в кресло. До меня дошел смысл ее слов, и я задал единственный вопрос:
– И Даня тоже?
Машка кивнула так, что мне послышался треск шейных позвонков.
– Сколько лет? сипло спросил я то, что уже и так знал.
– Одиннадцать, - глухо ответила Машка. Москва.
– Че-орт, - протянул я, переводя потрясенный взгляд с одного сына на второго.
Так не бывает! Так просто не бы-ва -ет !!! Похож на Машку, но глаза Такие же, как у брата, как у меня! У меня два сына с разницей в семь лет. Мой истерический хохот сотряс стены небольшого номера. Ну, Светлова Твою мать, Штирлиц. Я хохотал и никак не мог остановиться, только вытянул руку вперед и помахал ей, сумев выдавить: