Сюрприз для небогатых людей
Шрифт:
– Как-то вы его жестоко. Не по-мужски…
– Боксам не обучены, – огрызнулся Балашов, нашарил на полу заточку и сел на место.
– Спасибо вам. Ой, какое вам спасибо. – благодарила его Галина Петровна. Но Балашов сурово ей ответил:
– Молчала бы лучше, несушка. Цела, и радуйся.
– Нет, ну я вправду добровольно. Я не за деньги. Я так верила. Может хоть где поживем вслась, по-человечески. Я так верила. Я у них ни копеечки… А теперь, вишь, девочек своих на войну везу. На войну-у! – опять всхлипнула она, – по своей воле. Ой, какая ду-ура…
– Ну, давай-давай, заголосила.
Матрона сходила к удобствам, не отпуская девочек, привела себя в порядок, и загорелся в ее глазах интересный огонек. Так и сяк приглядывалась Галина Петровна к Вадиму Балашову и главврачу Решетникову. Мужчины крепкие, приличные мужчины. Этот, суровый, конечно, такой красавчик. Чисто цыган. С такими не страшно. Но странною причудой больше тянулась женская ее душа к Решетникову. Чем-то неуловимо приятным, даже томным, веяло от этого подержанного мужичка, который все никак не мог в полной мере разогнуться. Среди всей нынешней неудоби посетила Галину Петровну жаркая мысль, что муж бы вышел из такого человека очень даже подходящий. А стал бы мужем ее доктор, то и суровому цыгану позволила б кой-что… Словом, принялась Матрона вытирать решетниковский лоб мокрым платочком, уселась рядом с ним, а девочек пристроила с противоположной стороны.
– Ваня, проектировщик ты мой излюбленный! Часом не знаешь, что нам положено получить, какой-такой «гарантированный минимум»?
– Точно не скажу, Вадик. Прикинуть можно, конечно. Все это, видишь ли, прямо у нас под боком едет.
– Просвети.
– Ну, пойдем.
Оба Балашовых, Решетников под конвоем Галины Петровны и ее дочек, Активистка, живо пристроившаяся к ним, деловитый майор Смагин, а также еще трое-четверо представителей Общества, не вошедших в его «элиту», но тоже не без амбиций в голове, встали со своих мест и отправились к переборке, противоположной входу в шлюз-камеру. Тут к Вадиму прицепился Бритый. Он уже пришел в себя и быстро вычислил, чья сегодня сила.
– Братишка, ну… типа не усек, что ты в авторитете. Короче ша, никаких кипижей. Типа ты за старшого.
Балашов жил на свете не первый день. Убивать Бритого ему не хотелось. Ему нужно было получить хотя бы один шанс на выживание, и если надо было поворачивать эту толпу, куда потребуется для дела, он готов. Командовать, чтобы жить, это понятно, так уже бывало у него. Ненадежный кадр – Бритый. Но прибьешь его, и все почувствуют запах легкой смерти. Нет, совсем не нужен сейчас такой прецедент, иначе у многих зачешутся руки, трудно будет держать их в узде. Он глянул на Бритого холодно и сказал ему:
– Бросай блатные замашки. Будешь тут за простого мужика. Оборзеешь – враз прибью.
Бритый скривился. Весь его гонор бунтовал. Зудело пойти на отрицаловку, все тут разнести. Но Общество одобрительно загудело, круг стал плотнее… И Бритый испугался: у стаи появился сильный вожак, он не баба, за него и глотку перегрызут. Видно, с-сука, что не блатной, но крут. Нет, надо гнуться. Гнутый жив, а ломаного не склеишь.
– Все, все братишка. Ноль базаров. За мужика так за мужика.
– Ну смотри.
Это был хороший обмен для Бритого. Да, опустили
Иван Балашов подвел их к люку высотой в рост человека, но втрое шире, чем дверь в пассажирскую каюту. Судя по размерам, люк был рассчитан на въезд разгрузочного кара. Слева на переборке висела табличка со словами «Имущество общины» – на английском, испанском, португальском, русском, польском, сербохорватском, арабском и еще на какой-то иероглифике.
– Любопытно, почему на французском и немецком не написали? – машинально осведомился Решетников. Активистка и Вадим Балашов ответили ему в один голос:
– А потому что не бывает этноизбытков у немцев и французов. Не возят их в колонии.
—…Вот за этой дверью сложено все то, что мы получили от Земли. Как я помню, объем проектируемой камеры хранения невелик. Точных цифр сказать не могу, давно это было. Помню только, что совсем немного, как большой чулан. Что там может быть? Ну, инструменты кое-какие, лекарства, небольшой запас воды, пока не адаптируемся к местной. Бак там есть для химически неактивной жидкости. Может, еды на несколько дней… Семена… Возможно, палатки. Опять-таки, предположительно, оборудование для малой электростанции, для ветряка, например. Точно, что никакого оружия, потому что ни ружейных шкафов со стойками, ни железных ящиков для боеприпасов мы не планировали… В лучшем случае, что-нибудь для охоты и рыбной ловли. Это, конечно, догадка. Но не должны же мы с голоду поумирать, пока получим первый урожай…
– Как войти? – поинтересовался Вадим.
– Никак. Видишь, паз для ключа в красном квадрате? Ключ у представителя местной администрации. Это, я так думаю, чтобы мы не передрались за дележкой прямо в полете. Он, представитель этот, по идее открывает, грузит нас и вещи на транспортеры, вывозит на свободный участок, а дальше мы сами разбираемся, кто во что горазд…
– Откуда ты все это знаешь, Ваня?
– Соседний отдел транспортеры проектировал. Правда, ни одного опытного образца я не видел. Так что, может быть, там что-то поменялось в планах.
Вадим моментально сообразил, сколько опасностей таит подобная тактика. Он развернулся к Обществу, встал на лавку и произнес маленькую речь:
– Нам потребуется величайшая дисциплина. Община выживет только в одном случае: если мы четко наладим разделение труда. Кто занимается урожаем, кто разведкой, кто строит жилище, а кто охотится и собирает все пригодное в пищу. Будет трудно. Но если мы обойдемся без драк, без нервов и четко организуем работу, тогда выживем. Любого козла, который захочет жить по своему, отдельно, мы вышибем в один момент. Пусть уходит без ничего, тут итак на всех мало. Бездельников тоже в три шеи. Баб и особенно детей придется поберечь. Законы ставит собрание общины. Вопросы есть?