Сюрприз (киносценарий)

К полудню небольшое горное село окончательно сомлело от августовского пекла. Вся мелкая домашняя живность забилась под навесы, хотя и в тени было за тридцать, и воздух настолько раскалился, что им нельзя было дышать. Даже куры на насестах судорожно дергали головами, когда в полусне переваливались с ноги на ногу. Только огромный хряк, забравшийся в протекавший через село небольшой горный ручей, не выражал признаков беспокойства, равномерно похрапывая в обе ноздри, и этот храп висел над всем селом. Впрочем, не исключено, что этот храп исходил от спавшего на скамье под сенью огромного куста облепихи сельского

пастуха Инала. Он сидел на высокой для него, не по росту, скамейке, и ноги Инала, в вязаных домашних чувяках, надетых к тому же поверх шерстяных носков, висели в воздухе, не касаясь земли, а голова пастуха покоилась на скрещенных мозолистых руках, которые лежали на посохе, вертикально упиравшемся в землю. Глаза Инала были закрыты, а уголки губ подрагивали синхронно с вырывавшимся из них храпом.

Село пропиталось духом лености. Жизнь испарилась из него под знойными лучами солнца. И в безмятежной тишине особенно четко звучало бормотание Фаризат:

— О, Господи, даже в воскресенье этот бездельник не может заняться делом! Интересно, что он придумает сегодня, чтобы отложить ремонт.

Расположившись с огромным корытом в центре двора, Фаризат занималась воскресной стиркой. В бормотании ее не было злобы. Это было привычное роптание на неудавшуюся судьбу. И этот беззлобный ропот продолжал исходить из женщины, когда дверь дома с протяжным скрипом открылась, и на пороге показался ее муж.

У Бола было изрядно помятое после дружеской ночной попойки лицо, и он стоял некоторое время на пороге, щурясь под ярким солнцем. Так и не открывая глаза, Бола сладко зевнул, широко потянувшись, и зацепил стояк веранды. На голову бедняги тут же с грохотом обрушилась большая балка и Бола по-собачьи взвизгнул. Сонливость моментально прошла. Судорожно вцепившись в балку, Бола поддерживал ее некоторое время, понимая, что если она упадет окончательно, на него рухнет вся веранда, и на лице его отразилась не только боль от удара, но и унизительность самой ситуации, тем более, что в какой-то момент он встретился взглядом с Фаризат. Жена только презрительно хмыкнула и еще усерднее принялась за стирку. Бола отодрал балку от головы, пристроил ее на место, на всякий случай пару раз легко ударил по стояку, проверяя насколько надежно пристроена балка, и, поморщившись от досады, прошел к бочке, наполненной дождевой водой, и смочил голову.

— Так я и знала! — Фаризат зло швырнула в корыто недостиранную простыню.

— Что знала? — лениво огрызнулся по привычке Бола.

— То у тебя кирпича нет, то цемента! Теперь у тебя голова разболелась! И ты опять дом ремонтировать не сможешь!

— Отстань, — поморщился Бола, — видишь, не до ремонта.

— А-а, не до ремонта?! — Фаризат заводилась все больше. — Дом разваливается на глазах, и это, когда у нас есть уже все для ремонта! Все, кроме мужчины в доме!

Бола набрал полные легкие воздуха, чтобы привычно прикрикнуть на жену, почему-то оглядел двор, ища увесистые, как кирпич, слова возражения, но, очевидно, не найдя их, вдруг сунул голову в переполненную водой бочку, чтобы не слышать больше жену.

Фаризат от этого распалилась еще сильнее.

— Дожил! Льешь себе на голову воду, как на мельницу! Хорошо, что сын тебя не видит в таком состоянии! Посмотри, на кого похож!

Бола извлек голову из воды. Он снова набрал полные легкие воздуха, очевидно, подыскивая и на этот раз нужные слова, но уже готовые было сорваться с губ, они застыли на устах, потому что до него донесся смех сына.

Маленький Беса, пристроившись на высоченном каменном заборе, наблюдал всю перепалку родителей, и теперь, не выдержав, расхохотался. Рассвирепевшая Фаризат бросилась к сыну:

— Яблоко от яблони недалеко падает! Ну, я тебе сейчас покажу!

Беса, недолго раздумывая, ибо хорошо знал суровый нрав матери, спрыгнул с забора на улицу.

— Ты у меня вернешься! — прокричала вслед сыну Фаризат, потом повернулась к мужу, — это твое воспитание! Любуйся на своего красавца!

Бола снова сунул голову в бочку, а Фаризат продолжала свой гневный монолог:

— Это он с тебя пример берет! Палец о палец не ударишь для своего дома! Даже сено привезти не можешь! Все — я! За что мне одной все эти несчастья? Сын — двоечник, муж — лентяй.

Но Бола ничего не слышал. Его голова, по уши, была в воде, и он блаженно улыбался. Лишь время от времени изо рта его вырывались пузырьки воздуха и, всплывая на поверхность водяной глади, с шумом лопались. Фаризат, продолжала говорить, но с тревогой посматривала на Бола, который повис на бочке, и она, поняв, что разговаривает сама с собой, подошла к мужу, выхватила его голову из воды и прокричала:

— Ну, хватит! Сама поеду в город за мастерами! Они отремонтируют мой дом, пока он не рухнул, и не стал моим склепом!

Фаризат, Бола и Беса шли по проселочной дороге к автобусной остановке. Фаризат решительно двигалась впереди, а за ней виновато и уныло плелись Бола и Беса.

— Подожди, — робко сказал Бола. — Давай поговорим.

— Не о чем нам больше говорить! — отрезала Фаризат. — Только и слышу каждый день, — завтра, завтра, завтра! Надоело все!

Нагнавший их автобус, подобрал Фаризат, и отец с сыном остались стоять на проселочной дороге. Беса посмотрел на отца, и во взгляде его был немой вопрос: «Что дальше?» — но отец только пожал плечами.

Бола и Беса неторопливо двигались по сельской улице. Беса жевал яблоко. Ему стало жаль отца, и он полез за пазуху, достал еще одно яблоко и протянул отцу. Бола понимающе улыбнулся, взял яблоко, надкусил его, но оно было кислым, настолько кислым, что лицо Бола перекосилось. Отец влепил сыну подзатыльник. Тот даже не отреагировал. Привык. И вдруг предложил:

— Пап, давай сделаем маме сюрприз.

— Какой сюрприз? — не понял Бола.

— Начнем ремонт сами. Позовем Темыра, Сардиона, Камала, Романа и начнем ремонт. И мама будет довольна. Скажет, наконец-то наш папа взялся за ум.

Возможность доставить хоть какое-то удовольствие жене пришлась Бола по душе. На лице его промелькнуло даже нечто похожее на улыбку. Однако, вдумавшись в последнюю фразу сына, он влепил Беса очередной подзатыльник.

Сардион и Мехти играли во дворе в нарды. Это был небольшой двор каменотеса, который выполнял чрезвычайно важную и почетную роль сельского скульптора. Надгробные памятники Сардиона, которые он высекал вместе со своим помощником Мехти из речных глыб, украшали практически все захоронения на местном деревенском кладбище. Правда, некоторые сельчане давно уже приметили, что портреты их усопших родичей обладают подозрительным сходством с известными древнегреческими скульптурами, однако по каким-то необъяснимым соображениям этого никто не ставил Сардиону в упрек.