Сжигая за собой мосты
Шрифт:
– С какой стати ты разговариваешь со мной в таком тоне? – нахмурился он. – Мне кажется, я не заслужил подобного обращения.
– Если бы я была более романтичной особой, влепила бы тебе пощечину, так что не нарывайся.
– Очень интересно, – усмехнулся он. – За что, можно спросить?
– Ты сказал там, у бассейна… Захотелось позабавиться? Приятно было наблюдать, как я ерзаю под твоим взглядом? Надеюсь, ты получил удовольствие, а теперь выметайся отсюда.
– Я сказал правду, – глядя мне в глаза, ответил он, чем вызвал во мне прилив тихой ненависти.
– Молодец, – со злой улыбкой отрезала
Я оттолкнула его, открыла дверь и, сцепив зубы, ждала, когда он уйдет.
– Твоя сестра… – начал он, но я перебила:
– Только посмей обидеть Янку и можешь мне поверить, ты за это поплатишься…
– Это что, шантаж? – криво усмехнулся он.
– Понимай как хочешь. Она тебя любит, так что постарайся ее не разочаровать.
– Дурочка, – хмыкнул он и наконец ушел.
Я захлопнула дверь и заметалась по квартире, не зная, чего мне больше хочется: матерно выругаться вдогонку этому мерзавцу или зарыдать от отчаяния. Выругалась и пошла пить чай.
Вечером я позвонила Янке на мобильный. Сестра, судя по всему, о визите ко мне Макса не знала. Спросила, как там мои друзья, а я рассказала, как чудесно провожу время.
На следующий день я поехала к Уманскому, засиделась допоздна и осталась у него ночевать. Утром мы с ним съездили на кладбище, я вернулась домой, позвонила Янке и, убедившись, что у нее все в порядке, пошла в кино. Дурацкая мелодрама испортила и до того донельзя скверное настроение. Вечером я все-таки разрыдалась и часов до двух сидела перед телевизором, перещелкивая каналы. «Первые дни всегда самые тяжелые», – утешала я себя.
На следующий день я болталась без всякой цели по городу, забрела в торговый центр и купила заварочный чайник. Он мне был совершенно не нужен, но с чего-то новую жизнь надо начинать. Расплачиваясь за покупку, я услышала свое имя, повернулась и в трех шагах от себя обнаружила Зинаиду Литвиненко, приятельницу моего отца, с которой Макс появился на дне рождения Янки.
– Зинаида Аркадьевна, – расплылась я в улыбке. Прежде всего, я к Зинаиде очень хорошо относилась, к тому же сейчас радовалась любому общению, лишь бы избавить себя от неприятных мыслей.
– Подожди меня, – махнула она рукой, направляясь к соседней кассе, так как за мной уже стояло три человека. С чайником в руках и улыбкой на физиономии я замерла возле дверей. – Чудо как хороша, – сказала Зинаида, подходя ко мне. – Надо написать твой портрет. Непременно полуобнаженной, с распущенными волосами, такую фигуру грех прятать. Ну, как дела?
– Отлично, то есть я хотела сказать, неплохо.
– В твоем возрасте печали быстро забываются. Время у тебя есть? Могли бы поболтать. Я-то все ждала, что ты заглянешь ко мне. Ну-ну, не смущайся, я прекрасно понимаю, у молодых вечно нет времени на то, чтобы слушать болтовню старых баб.
– Времени у меня сколько угодно, – ответила я.
– Тогда пойдем пить кофе. Здесь на третьем этаже кафешка, капучино там бесподобный. Конечно, не такой, как в Италии, но по нашим меркам…
Болтая, мы поднялись в лифте на третий этаж. Кафе было просторное, многие столики заняты, но в нише у окна нашлось очень удобное местечко, там мы и устроились.
– Как там Янка, очень переживает из-за матери или любовь творит чудеса? – задала вопрос Зинаида в ожидании кофе.
– Макс старается ей помочь, – уклончиво ответила я.
– Да уж наслышана. Тачку подарил… Конечно, для него эти деньги пустяк, но… как-то не верится, что он влюбился в девчонку. Впрочем, это я так, не обращай внимания. Макс хороший парень, умеет быть милым и не прочь доставить женщинам удовольствие. Вы у него живете?
– Я живу в бабушкиной квартире, – ответила я.
– Так-так, хотя к чему дело идет, было ясно уже на похоронах Музы, Янка с него глаз не спускала, влюбилась, дурочка.
– Ну почему же дурочка, Зинаида Аркадьевна? – не выдержала я. – По-моему, это вполне естественно…
– Это да, бабы по нему всегда с ума сходили. Он сам-то как?
– Переживает из-за гибели друга.
– Да, неприятная история. Макс мне звонил, хотел заехать, но пока не удосужился.
А знаешь, я почему-то была уверена, что роман случится у него с тобой, он ведь еще до вашего знакомства все о тебе расспрашивал, фотографию твою у меня в студии увидел, там, где вы с отцом в Италии. Да и на дне рождения он такие взгляды на тебя бросал, я еще подумала, наконец-то попался. У мужиков вроде Макса всегда так, дурят бабам головы, дурят, потом вдруг влюбятся и становятся примерными семьянинами, а ему давно жениться пора.
– Может, он и женится.
– На твоей сестре? Не смеши. Поматросит и бросит. Янка вся в мать. Просто живая кукла. Только мать красавица была и умела обращаться с мужиками, твоему отцу так голову заморочила, что он умер, не поняв, что она за штучка. Но Янка не Муза, а Макс не твой отец.
– А вы Макса давно знаете? – решилась спросить я.
– Да как тебе сказать. Я его еще мальчишкой помню, потом он уехал к отцу, здесь появился примерно год назад. Конечно, я ему обрадовалась, особенно когда он мои картины начал покупать, – весело подмигнула мне Зинаида. – Я хорошо знала его мать.
По-моему, совершенно сумасшедшая баба, хотя, похоже, сейчас она угомонилась, что неудивительно в ее возрасте. Живет в Англии, занимается розами и пишет мемуары.
Лет пять назад я была у нее в гостях, встретила она меня как родную. Милая такая старушенция, ни за что не поверишь, какие страсти в ней бушевали.
– Страсти?
– А то. Такая была любовь… Не помню, кто их познакомил с Вершининым. Он в то время у нас на худграфе был деканом, очень интересный мужик, прекрасный педагог, правда, художник так себе. Студенты его обожали. У него была студия на Безыменского, огромная, вот мы все там и паслись. Иногда даже ночевали. Посиделки до утра за чаем, а то и за портвейном, он любил выпить, но меру знал. Вот кто-то и притащил туда мать Макса, она хотела написать о новой художественной волне, она ведь журналистка. Вершинин произвел на нее неизгладимое впечатление, и он в нее влюбился, да так, что только держись. Ну и понеслось. Признаюсь, я за их романом наблюдала с некоторой завистью, я ведь тоже была влюблена в Вершинина, как все девчонки с худграфа. Если бы ты его видела… Впрочем, ничего особенного в его внешности не было, но человеком он был в высшей степени интересным. Осторожничать они не умели, и из деканов его, конечно, поперли. Пострадал за любовь, что только прибавило ему уважения в наших глазах.