Т. 04 Дорога доблести
Шрифт:
Председатель предупреждающе постучал молотком, и Джо извинился. Донахью буркнул, что политика — одна грязь и всякий, кто с ней связывается, сам становится мошенником. Я потянулся за пепельницей и опрокинул бокал с водой на колени Донахью. Это его отвлекло, а Джо продолжал:
— Конечно, мы знаем, что для созыва внеочередной сессии есть несколько причин, но вчера вечером они опубликовали повестку, и почти в самом конце я отыскал пункт; «Урегулирование чародейства». Стоило ли поднимать такой вопрос на внеочередной сессии, если что-то не назрело? Я тут же позвонил моей знакомой в законодательном собрании — мы с ней заседаем в одной комиссии. Она ничего об этом не знала, но позднее позвонила мне. И вот что ей удалось выяснить: пункт вставили
Тут кто-то перебил Джо вопросом о сути законопроекта.
— Я о том и говорю, — терпеливо продолжал Джо. — Законопроект был представлен только заголовком, и содержание его мы узнаем не раньше, чем он поступит на рассмотрение комиссии. А заголовок такой: «Законопроект для установления профессиональных требований к чародеям, регулирования практического чародейства, учреждения комиссии для проверки, выдачи разрешений и наблюдения…» Ну и так далее. Как видите, это даже не название, а перечень, под который можно подвести любые законы, касающиеся чародейства, в том числе и отмену антимонопольных ограничений, если им это понадобится.
Наступило молчание. Полагаю, все мы пытались как-то разобраться в предмете, о котором, в сущности, понятия не имели — в политике. Потом кто-то спросил.
— Так что нам, по-вашему, делать?
— Ну, — ответил Джо, — нам хотя бы следует заручиться собственным представителем в законодательном собрании, который охранял бы наши интересы в сомнительных ситуациях. Еще мы должны хотя бы подготовить собственный законопроект, чтобы представить его, если в этом обнаружатся какие-то подвохи, и добиться наиболее выгодного компромисса. И внести поправку, которая придала бы реальную силу нынешнему антитрестовскому закону, хотя бы касательно чародейства. — Он ухмыльнулся. — Если не ошибаюсь, уже четыре «хотя бы».
— Но почему торговая палата штата не может сделать этого за нас? При ней же есть бюро по вопросам законодательства.
— Да, конечно, у них есть лобби, но вы прекрасно знаете, что торговая палата штата не слишком жалует нас, мелких предпринимателей. Положиться на нее нельзя. Возможно даже, нам придется дать бой и ей.
Джо сел, и начался хаос. У каждого обнаружились свои соображения, как и что следует предпринять, и все пытались излагать их одновременно. Вскоре стало ясно, что на общее согласие рассчитывать нечего, и Сомерс закрыл заседание, предложив остаться тем, кто хочет выбрать представителя в законодательное собрание. Ушли несколько твердолобых вроде Донахью, а остальные вновь начали совещаться под председательством того же Сомерса. Послать постановили Джедсона, и он согласился. Встал Фельдштейн и произнес речь со слезами на глазах. Он путался, нес невнятицу, но в конце концов выдавил из себя, что Джедсону, чтобы чего-то добиться там, нужна порядочная сумма денег и что надо возместить ему расходы и потерю времени. И он удивил нас всех: вытащил пачку долларов, отсчитал тысячу и положил перед Джо.
Такое доказательство искренности привело к тому, что его тут же по общему согласию выбрали казначеем, и сбор средств прошел весьма недурно. Я подавил свои природные наклонности и дал столько же, сколько Фельдштейн, хотя и предпочел бы, чтобы он проявил разумную сдержанность. По-моему, позже и сам Фельдштейн слегка раскаялся — так как посоветовал Джо соблюдать экономию и не швырять доллары на выпивку для этих «прохиндеев в законодательном собрании».
Джедсон покачал головой и сказал, что оплачивать свои расходы будет сам, а собранные средства намерен тратить по собственному усмотрению, в основном для поддержания дружеских контактов. Он добавил, что у нас просто нет времени полагаться только на здравый смысл и бескорыстный патриотизм и что у этих олухов чаще всего собственного мнения нет вовсе — не больше, чем у флюгера, и они голосуют за того, с кем пили в последний раз.
Кто-то с возмущением отозвался о подкупах.
— Подкупать я никого не собираюсь, — ответил Джо с досадой. — Если дело дойдет до взяток, считайте, что мы уже проиграли. Я просто молю Бога, что там найдется еще достаточно незавербованных представителей, чтобы было кого улещивать или запугивать в разумной мере.
Он настоял на своем, но про себя я согласился с Фельдштейном. И положил себе впредь обращать больше внимания на политику. Я даже не знал фамилии своего депутата! А уж тем более порядочный ли он человек или просто дешевый оппортунист.
Вот почему Джедсон, Боди и я отправились вместе в столицу штата.
Боди поехал потому, что Джедсон нуждался в первоклассном чародее на роль пойнтера. Неизвестно, что нас ждет, сказал он. А я поехал, потому что мне так хотелось. В столице штата прежде бывал только проездом, и мне было интересно понаблюдать, как варганятся законы.
Джедсон направился прямо в канцелярию секретаря по внутренним делам зарегистрироваться к качестве лоббиста, а мы с Джеком поехали с багажом в отель «Конституция» и сняли номера. Миссис Логан, приятельница Джо в комиссии, заглянула к нам еще до его возвращения.
В поезде Джедсон много рассказывал нам о Сэлли Логан. По его словам, выходило, что в ней хитрость Макиавелли сочетается с благородством и честью Оливера Уэнделла Холмса [10] . Меня удивила его восторженность: слишком уж часто он ругал на все корки баб, лезущих в политику.
— Арчи, ты не понимаешь, — назидательно сказал он. — Сэлли не женщина-политик, а просто политик и не требует никаких привилегий потому лишь, что родилась женщиной. Она способна нанести удар и дать сдачи самому матерому интригану в собрании. Все, что я говорил о женщинах в политике, святая истина как обобщение, но к конкретным женщинам никакого отношения не имеет.
10
Оливер Уэнделл Холмс — история США знает двоих людей под таким именем, отца и сына. Старший — врач-физиолог, поэт и эссеист, обожал свободные бессюжетные повествования с афоризмами, игрой слов и дерзкими выпадами против религиозных устоев. Младший — юрист и государственный деятель, преподаватель конституционного права в Гарварде. Заслужил прозвище «великий инакомыслящий», потому что в каждом деле имел свое особое мнение.
— Видишь ли, — продолжал он, — большинство женщин в Соединенных Штатах страдают близоруким крестьянским индивидуализмом, плодом романтической традиции, созданной мужчинами в прошлом веке. Им внушали, что они высшие создания, куда ближе к ангелам, чем их отцы, мужья и братья. Их не поощряли мыслить, не учили брать на себя бремя социальной ответственности. Требуются большой ум и воля, чтобы преодолеть такого рода обработку, и большинству такая задача не по зубам, будь они хоть женщины, хоть мужчины. В результате как избирательницы они склонны клевать на романтичную чепуху. Выманить их голос лестью даже легче, чем обработать мужчину. В политике их упоение собственной добродетелью в сочетании с по сути крестьянской психологией порождают мелочную придирчивость и нерасчетливую скаредность. Но Сэлли совсем другая. Ум у нее здравый, и дешевыми эффектами ее не заморочить.
— Ты случайно в нее не влюблен?
— Кто? Я? Сэлли замужем, очень счастлива и мать двух детей, симпатичнее которых я не видел.
— А кто ее муж?
— Юрист. Один из помощников губернатора. Сэлли занялась политикой после того, как ей пришлось заменить мужа во время одной избирательной кампании.
— А ее официальное положение?
— Никакого. Она правая рука губернатора, и в этом ее сила. Никакого поста Сэлли никогда не занимала и денег за свою работу не получала.