Т. 04 Дорога доблести
Шрифт:
— Значит, тебе никогда не приходилось играть с ним хотя бы в шарики. Алек, «справедливость» — отнюдь не божественная концепция; это человеческая иллюзия. В самой основе христианско-иудейского кодекса заложена несправедливость: он зиждется на козлах отпущения. Идея жертвоприношения козлов отпущения красной нитью проходит сквозь весь Ветхий Завет, а своего пика она достигает в Новом Завете в образе Спасителя, мученика, искупающего грехи других. Как можно достигнуть справедливости, перекладывая свои грехи на плечи другого? Не имеет значения, барашек ли это, которому, согласно ритуалу, перерезают глотку, или мессия, прибитый гвоздями к кресту и умирающий
А может, и бывает. Находясь в кататоническом состоянии так называемой благодати, в момент смерти или при последнем вопле трубы, вы попадаете на небеса. Верно? Ты же сам попал туда таким образом, не так ли?
— Правильно. Мне-то просто повезло. Ибо перед этим длинный список моих грехов пополнился весьма основательно.
— Итак, долгая и греховная жизнь, за которой следуют пять минут пребывания в состоянии благодати, ведет вас прямо на небеса. С другой стороны, долгая и честно прожитая жизнь, наполненная добрыми делами, прерванная внезапным взрывом чувств и случайным упоминанием всуе имени Господа с последующим инфарктом, приводит к тому, что ты оказываешься проклятым на веки вечные. Разве не такова система?
Я упрямо сказал:
— Да, если читать и понимать Библию буквально, то система выглядит именно такой. Но пути Господни неисповедимы…
— Для меня ничего неисповедимого там нет, дружище. Я его знаю слишком давно. Это его мир, его законы, его поступки. Его правила непреложны, а каждый, кто их соблюдает, имеет право на награду. Но это вовсе не значит, что они справедливы. Как ты оцениваешь его поступки по отношению к Марге и к тебе самому?
Я с трудом перевел дух.
— Это я пытаюсь понять с самого Судного дня… и «Джек Дэниэлс» тут плохой помощник. Нет, не думаю, что я подписывался под таким контрактом.
— Нет, как раз подписывался!
— Как это?
— Мой брат Яхве в облике Иисуса сказал: «Молитесь же так…» Ну, валяй говори дальше сам!
— «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да при-идет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе…»
— Довольно! Остановись на этом месте: «Да будет воля Твоя». Ни один мусульманин, говорящий, что он раб Аллаха, никогда не произносил столь всеобъемлющего обета. В такой молитве вы как бы сами приглашаете его пуститься во все тяжкие. С вашей стороны это чистейший мазохизм. Вот отсюда и проистекает испытание Иова, сынок. С Иовом обращались в высшей степени несправедливо… день за днем, в течение многих лет… Я-то знаю, я там был. Я действовал, а мой дражайший братец стоял рядом и позволял мне издеваться. Позволял? Нет, он науськивал меня, он виновен в происходившем, он соучастник преступления, он его планировал и организовывал!
Теперь пришла твоя очередь. Во всем, что с тобой произошло, виноват твой Бог. Проклянешь ли ты его? Или приползешь на брюхе, подобно побитой собаке?
28
Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам.
От необходимости дать ответ на этот совершенно невозможный с моей точки зрения вопрос меня спасло вмешательство случая.
И как же рад был я этому! Полагаю, что у каждого человека время от времени возникают сомнения в справедливости Господа.
Однако ж говорить о своих колебаниях вслух, да еще перед лицом вечного врага Господа, я, конечно, не имел права. Особенно же неприятно мне было, что Сатана для этой беседы выбрал голос и образ моего единственного друга.
Да и вообще, дискутировать с дьяволом — можно ли придумать занятие глупее! Что же касается упомянутой выше случайности, то все было чрезвычайно просто — зазвонил телефон. Случайность? Я не думаю, что Сатана потерпел бы какие-нибудь случайности вообще. Весьма возможно, что я просто не должен был отвечать на вопрос, ответить на который был физически не в состоянии.
— Мне подойти к телефону, дорогой? — спросила Кейти.
— Будь добра.
В руке Кейти возник аппарат.
— Офис Люцифера. Говорит Раав. Повторите, пожалуйста. Сейчас спрошу. — Она поглядела на Джерри.
— Буду говорить. — Джерри обошелся вообще без аппарата. — Слушаю. Нет. Я сказал — нет! Нет, будьте вы прокляты! По этому делу обратитесь к мистеру Ашмедаю. А тот вызов переключите сюда. — Он буркнул что-то насчет невозможности получить хоть сколько-нибудь компетентную помощь, а потом сказал: — Слушаю. Да, сэр! — Затем очень долго молчал и наконец произнес: — Сию же минуту, сэр. Благодарю вас. — Джерри вскочил. — Прошу извинить меня, Алек. Дела. Я даже не могу сказать, когда вернусь. Попробуй рассматривать это время как отдых. Мой дом — твой дом. Кейти, позаботься о нем. Сибил, смотри, чтоб он не скучал. — Джерри исчез.
— Вот я его сейчас развлеку!
Сибил вскочила с кресла и встала передо мной, радостно потирая руки. Ее техасский наряд стал постепенно исчезать, оставив Сибил в чем мать родила. Она улыбнулась.
— Сибил, пожалуйста, перестань, — мягко сказала Кейти. — Сейчас же сделай одежду, или я отправлю тебя домой.
— Тебе бы все только портить! — На Сибил появилось весьма кокетливое бикини. — Я собираюсь заставить святого Алека забыть о его датской дешевке.
— На сколько поспорим, дорогая? Я ведь разговаривала с Пат.
— И что? Что тебе сказала Пат?
— Что Маргрета умеет подавать как надо.
На лице Сибил появилось выражение крайнего неудовольствия.
— Девушка чуть ли не пятьдесят лет трудится на спине, стараясь обучиться своему делу. И тут появляется какая-то неумеха, которая только и может, что поджарить цыпленка да приготовить клецки! Это ж несправедливо!
Я решил переменить тему беседы:
— Сибил, а трюки, которые ты проделываешь с одеждой, весьма занимательны. Ты уже профессиональная колдунья?
Вместо ответа Сибил посмотрела на Кейти. Та сразу откликнулась:
— Все уже позади, дорогая. Можешь говорить свободно.
— О’кей. Святой Алек, и вовсе я не колдунья. Колдовство — полная чушь. Ты знаешь стих в Библии, где говорится, что ведьм в живых оставлять нельзя?
— Книга Исхода, глава двадцать вторая, стих восемнадцатый.
— Вот-вот, он самый. Древнееврейское слово, которое там переведено как «ведьма», на самом деле означает «отравительница». Не дать отравительнице дышать воздухом представляется мне весьма целесообразной идеей. Но любопытно узнать, сколько одиноких пожилых женщин были повешены или сожжены в результате столь неточного перевода?