Т. 05 Достаточно времени для любви
Шрифт:
— Хм-м. Дедуся сказал бы: не пустословь, сынок.
— Добавим к прочему: плутуй, играя в карты, улыбайся, когда проигрываешь, и не пустословь. Если только на самом деле это не ваша собственная фраза.
— Нет, тоже его. По-моему. Черт побери, Айра, через столько лет трудно отличить истинное воспоминание от воспоминания о воспоминании об истинном воспоминании. Так всегда бывает, когда ты вспоминаешь прошлое. Редактируешь его и перекраиваешь — чтобы сделать благопристойным…
— Вот и еще одна…
— Умолкни. Сынок, я не хочу вспоминать о былом — это признак старости.
— Полбокала. Благодарю вас, Лазарус. Если вы все же решились умереть в ближайшее время — никто не смеет оспаривать вашего права — почему бы тогда не вспомнить сейчас о прошлом? Почему бы не облагодетельствовать своими воспоминаниями потомков? Это ваше наследие куда более ценно, чем состояние.
Лазарус поднял брови.
— Сынок, ты начинаешь докучать мне.
— Прошу прощения, сэр. Разрешите откланяться?
— Заткнись и сядь на место. Мы же обедаем. Ты напомнил мне одного… Знаешь, в Новой Бразилии жил один тип, который все скорбел по поводу тамошнего обычая серийного двоеженства, но старательно следил за тем, чтобы одна из его жен была домохозяйкой, а другая красавицей, так что… Айра, с помощью этой штуковины, которая нас слушает, можно собрать воедино отдельные заявления и составить из них некий меморандум?
— Безусловно, сэр.
— Хорошо. Не важно, как этот хозяин поместья — Силва, да, по-моему, его так и звали, дон Педро Силва — не важно, как он выкрутился из положения. Хочу только заметить, что, когда ошибается компьютер, он с еще большим упрямством, чем человек, цепляется за собственные ошибки. Если я подумаю подольше, то, может быть, и сумею подыскать для тебя какие-нибудь жемчужины мудрости. Точнее, стекляшки. И тогда не придется загружать машину скучными историями о доне Педро и его женах. Значит, ключевое слово…
— Мудрость?
— Иди и вымой рот с мылом.
— И не подумаю. Быть может, подойдет «здравый смысл», старейший?
— Это, сынок, понятие противоречивое. Смысл не может быть здравым. Пусть будут «Заметки» — записная книжка, куда я могу занести все, что запомнилось, все, что достойно упоминания.
— Отлично! Можно немедленно внести изменения в программу?
— Ты можешь сделать это отсюда? Я не хочу прерывать наш обед.
— Это очень гибкая машина, Лазарус. Она является частью той, с помощью которой я правлю планетой… по мере моих слабых сил.
— В этом случае, я полагаю, что ты можешь завести в ее память дополнительный контур, отзывающийся на ключевое слово. Возможно, я захочу заново перебрать искрящиеся шедевры собственной мудрости — дело в том, что универсальные положения лучше всего воспринимаются в форме, обращенной к конкретному времени… Иначе зачем политикам писатели-невидимки?
— Писатели-невидимки? Признаюсь, мой классический английский небезупречен: это выражение мне не знакомо.
— Айра, не надо рассказывать мне, что ты сам пишешь собственные речи.
— Лазарус, я не произношу речей. Никогда. Только отдаю приказы и очень редко пишу отчеты, предназначенные для попечителей.
— Поздравляю. Но могу поспорить — на Счастливой писатели-невидимки есть или вот-вот появятся.
— Сэр, я немедленно заведу этот контур. Дать латинский алфавит и произношение двадцатого столетия? Вы будете диктовать на этом самом языке?
— Если только бедная невинная машина не переутомится. В противном случае могу прочитать по фонетической записи.
— Сэр, это очень гибкая машина, она и научила меня говорить на этом языке, а еще раньше — читать на нем. — Хорошо, пусть будет так. Только распорядись, чтобы она не правила мою грамматику. Хватит с меня и редакторов-людей. От машины я подобной наглости не потерплю.
— Да, сэр. Минуточку… прошу прощения. — И, перейдя на новоримский диалект галактического, исполняющий обязанности подозвал высокого техника. Вспомогательное печатное устройство установили раньше, чем беседующие успели допить кофе.
Устройство включили, и оно тут же зажужжало.
— В чем дело? — поинтересовался Лазарус. — Проверка?
— Нет, сэр, оно печатает. Я попробовал поэкспериментировать. В рамках собственных программ машина обладает известной свободой суждений. Я распорядился, чтобы она просмотрела сделанную запись и попыталась выбрать все утверждения, схожие с афоризмами. Я не уверен, что она способна на это, поскольку любое объяснение понятия «афоризм» — не знаю, какое в нее заложено — волей-неволей окажется абстрактным. Но я надеюсь. Во всяком случае ей твердо приказано: никаких исправлений.
— Хорошо. «Когда медведь вальсирует, удивительно то, что он танцует вообще, а не насколько изящно он это делает». Это не я, не помню кто. Цитата. Посмотрим, что получилось.
Везерел сделал знак рукой маленькому технику, тот торопливо подскочил к машине и вручил каждому по листку.
Лазарус просмотрел свой.
— М-мм… да. Второе неверно — это пародия. Третье придется чуточку переформулировать. Эй! А здесь она воткнула знак вопроса. Наглая железка — я проверил справедливость этого утверждения за многие столетия до того, как добыли руду, из которой ее изготовили. Хорошо хоть, что не влезла с поправками. Не помню, чтобы я так говорил, но это тем не менее верно. Меня чуть не убили, прежде чем я усвоил эту мысль. — Лазарус поднял глаза. — Хорошо, сынок. Если тебе все это нужно — пользуйся. Раз я могу проверить и внести поправки… Не стоит принимать мои слова за Евангелие, прежде чем я выброшу оттуда всю чушь. А я способен это сделать не хуже всякого.